Персидский князь Аббас-Мирза против полковника Реута 42-го егерского полка.

В июле 1826 г., одновременно с вторжением в русские границы Эриванского сардаря (министр двора, наместник края), большая персидская армия, под главным начальством Аббас-Мирзы, быстро двигалась к Карабагу (Нагорный Карабах). В нем наследник Персидского царства рассчитывал найти обширную преданную ему партию, давно уже подготовляемую влиянием мусульманского духовенства, а также обещаниями и подкупами. На самой границе его встретила толпа знатных татар, предводимая Гаджи-Агалар-Беком (Гаджи Агалар-хан Джеваншир), знатнейшим из всех, капитаном русской службы, владевшим обширными поместьями на самой границе Персии.

Аббас-Мирза (1789-1833) - государственный и военный деятель Ирана, с 1816 года наследник престола.
С детства был наместником в Азербайджане. Отличался умом, талантом и приятным обхождением. Свою первую победу на поле боя Аббас Мирза одержал в девять лет, над курдами из племени Думбули. Фатали шах назначил Аббаса Мирзы губернатором Азербайджана, где господствовал тюркский элемент. Пытался реорганизовать персидскую армию по европейскому образцу с помощью английских и французских инструкторов. Руководил управлением внутренней и внешней политики Ирана. Аббас Мирза проводил лето в Тебризе, а зиму в Хое. Его окружение состояло из азербайджанцев. Российское и британское посольства располагались при его дворе в Тебризе. Тебриз пришёл в упадок до незначительного городка, когда наследный принц Аббас Мирза был назначен правителем Азербайджана и сделал его своей столицей. После того как он переехал в этот город, он жил в нём 4 года и защищал государственные границы против русских. За это время он укрепил и украсил городские стены, основал новый майдан и возвёл несколько новых зданий. До этого не было подходящего места для его проживания, и все вельможи, приставленные к его двору, были обязаны возвести дома для своего размещения. Аббас Мирза проводил успешные реформы. Им вдохновлялись Афганистан и Бухарский эмират, которые проводили те же реформы.

Аббас-Мирза остановился в доме Агалара, где было шумно и торжественно отпраздновано победоносное вступление в неприятельскую землю. С историей вступления Аббас-Мирзы в русские границы соединилась легенда о зловещем пророчестве. После торжественного обеда, рассказывает эта легенда, два служителя несли на головах остатки разных яств, которые поданы были принцу в дорогих китайских сосудах, уставленных на двух больших серебряных подносах. И вот, оба эти подноса одновременно сорвались с голов служителей, и вся китайская посуда разбилась вдребезги. Принц был поражен и втайне смущен той странной случайностью, что два опытных служителя одновременно обнаружили невероятную неловкость. Призван был снотолкователь, но и он смутился не менее принца, узнав о случившемся.
«Повелитель,- сказал он наконец - потеряет в двух больших сражениях всю свою армию, а затем неверные перенесут свое оружие в Персию и истощат ее последние силы».

Принц пообещал предсказателю виселицу и двинул свои войска к Шушинской крепости. Между тем в Карабагской провинции расположен был тогда только один 42 егерский полк, в расстоянии трехсот верст от резервов и лишенный почти целого батальона, находившегося в Ширванской и Нухинской провинциях. В общем число защитников составляло 2 700 штыков, при 6 орудиях и 420 казаках полка Молчанова полка - сила ничтожная перед огромною персидскою армией.

Войсками в Карабагской провинции командовал полковник Реут. Реут Иосиф Антонович был истинным сыном Кавказа и выразителем доблестного духа кавказских войск. Он начал службу в Грузии в 1801 году, в 42-м егерском полку, которым довелось ему впоследствии командовать, и не покидал Кавказа до самой смерти, посвятив этой стране всю свою долгую пятидесятидвухлетнюю службу. Произведенный в генералы во время Турецкой войны 1828 года, он получил за штурм Ахалцыха золотую шпагу, осыпанную бриллиантами, в 1834 году участвовал в экспедиции к Гимрам, в 1836 г. - в Аварию. Последней экспедицией Реут закончил свою боевую деятельность и с тех пор занимал административные посты в Тифлисе (Тбилиси). Реут бессемейный, одинокий человек, не имел в Тифлисе никого из близких, но на погребении его был весь город. Его честная, многолетняя служба, вся посвященная Кавказу, поныне остается залогом прочной о нем памяти.

Реут, которому армяне доставляли обстоятельные сведения о сборах и числе неприятеля, давно предвидел возможность вторжения. Он знал, что, уже около месяца назад, персидская армия начала стягиваться к русским границам, и что Карабаг переполнен персидскими агентами. Реут доносил обо всем, что ему сообщали, в Тифлис. Из Тифлиса Ермолов доносил в Петербург.

Однако в Петербурге не ожидали войны, и донесения оставались без последствий. Тем не менее, в официальных предписаниях от 9 и 13 июля, Ермолов уведомлял Реута, что в помощь к нему прибудут две роты из Ширванской провинции, и предписывал укрепить полковую штаб-квартиру Чинахчи. Для защиты Шушинской крепости выслать в помощь жителям одну егерскую роту. Последнее распоряжение Реут исполнил немедленно, но этим пока и ограничились все меры к обороне страны, в которой, в случае войны с Персией, надлежало ожидать появления главных сил неприятеля.

В таком положении были дела, как вдруг, 18 июля, на границе неожиданно случилось следующее происшествие. Отряд из 15 казаков, под командою хорунжего Крюкова, делал обычный разъезд по берегу Аракса. У Худоперинского моста он отделил от себя патруль из пяти человек - осмотреть, нет ли где на русском или на персидском берегу хищнических шаек. Пять казаков слезли с лошадей и отправились пешком. Но только им одним было суждено уцелеть из всего разъезда.

Вот что потом рассказывал один из казаков:
«Прошло часа два времени. Мы уже проползли камышами верст пять, как вдруг, позади нас, зачастили ружейные выстрелы. Прислушались, как будто бы на самом том месте, где остался хорунжий. Мы туда, а на встречу уже едет человек триста персидской конницы, и в средине их все наши казаки, и хорунжий с ними, связанные... Мы назад, запрятались в кусты, да так и просидели там до ночи. Партия прошла мимо и потянула к татарским кочевьям...»
В этот день, как только смерклось, за Араксом, где-то далеко грянул пушечный выстрел, а ночью разлилось по темному небу громадное зарево... То были бивуачные огни персидской армии.

Появление в Чинахчах этих пяти казаков, только случайности обязанных своим спасением, вызвало общую суматоху. Командир казачьего полка, взявши с собою сотню, сам поскакал на место происшествия и у Худоперинского моста столкнулся со всею персидскою армией. Казаки понеслись назад и дали знать Реуту.

Спустя два, три часа из Шуши прискакали армяне с известием от коменданта Карабагской провинции, майора Челяева, что, на заре 19 июля, персияне, в числе 60 000 человек, при 30 орудиях, вторглись в Карабаг и идут форсированным маршем к Шуше, поднимая повсюду среди татар возмущение. В распоряжении Реута было в этот момент всего 5 рот егерей, а остальные:
- 1 рота стояла в Шуше
- 3 роты находились в Герюсах, в гористой части Карабага, прикрывая татарские кочевья.
Чинахчи, где расположена была полковая штаб-квартира, еще не укреплялась, и перед ней не было возможности остановить неприятеля. Реуту оставалось отойти в Шушу, и в тот же день, перед вечером, две роты уже выступили в путь, оставив три остальные в Чинахчах до тех пор, пока не будут перевезены в Шушу все полковые тяжести.

Ночью от майора Челяева прискакал новый гонец с известием, что сильная персидская кавалерия и часть сарбазов (регулярная пехота) быстро идут кратчайшею дорогою к Шуше и перед рассветом должны уже быть на месте, называемом Топ-хана, чтобы отрезать Реуту путь. Челяев извещал, что, по слухам, в эту самую ночь карабагские татары намерены напасть на роты, расположенные в самой крепости.

Реут был не из числа тех, которые способны терять голову в критические минуты, но и он был смущен вестью о приближении шестидесятитысячной армии, внезапно очутившейся от него в одном или в двух переходах. Терять времени было нельзя, и в ту же ночь он с остальными ротами поспешно отошел в Шушу, покинув Чинахчи на произвол судьбы со всеми находящимися в нем полковыми тяжестями. Между тем, в измене татар уже не было больше сомнений - под самыми стенами Шуши отряд видел несколько трупов армян, а на другой день, на мельнице, убиты татарами двое солдат.

Боевые операции Персидской войны 1826-1828 гг.

Крепость Шуша, как расположенная в стороне от дороги к границе, была совсем не готова к роли, которую ей предстояло теперь принять на себя. В крепости не было ни достаточных вооружений, ни запасов. Рассчитывая строить крепость на Араксе, при Асландузе, Ермолов мало обращал внимания на Шушу. Он и не думал занимать ее, опасаясь именно того, что целые два батальона, запершись в ней, остались бы совершенно изолированными, тогда как в общем плане действий они могли бы принести существенную пользу.

В особой инструкции полковнику Реуту предписывалось собрать войска в Чинахчах, дождаться прибытия туда двух рот из Ширвани, усилить себя карабагскою милициею и держаться насколько возможно в укрепленной позиции, чтобы поспешным отступлением не произвести волнения в народе. Если же силы неприятеля оказались бы значительными, особенно, если сам Аббас-Мирза перешел бы границу, в чем даже Ермолов сомневался, то истребить все тяжести и, совершенно очистив Карабаг, отступать на Шах-Булах, Елизаветполь и далее к Тифлису (Тбилиси), не давая себя отрезать в горах.

Эта инструкция, написанная в Тифлисе 21 июля, когда персияне были уже в Карабаге, не дошла по назначению. Персияне перехватили ее, а Реут получил дубликат уже будучи в Шуше, когда исполнить приказание было уже невозможно. Роты, следовавшие к нему из Шемахи, узнав о вторжении персиян, вернулись с берегов Куры и пошли окружною дорогою к Тифлису. О сборе карабагской милиции нечего было думать, да и дорога на Елизаветполь была уже отрезана.

Гибель отряда подполковника Назимки.

Три роты с двумя орудиями, прикрывавшим под начальством подполковника Назимки татарские кочевья в гористой части Карабага, получили приказание поспешить в Шушу для соединения с полком. Персияне, чтобы не дать усилиться шушинскому гарнизону, решили прежде всего помешать этому соединению.
«Хотя приняли мы намерение, - доносил Аббас-Мирза своему родителю-шаху, - сначала идти на Шушу, но вельможи и благороднейшие люди Карабага доложили нам, что Герюсский гарнизон идет на помощь к Шуше, и что если он туда достигнет, то крепость никогда не будет завоевана. Тогда мы в ту же минуту вознамерились атаковать отряд сей и наперед предать оный снедению блистательного меча нашего».

Отряду Назимки предстояло пасть жертвою персидского вероломства. Селение Герюсы лежит в глубоком ущелье. Ущелье это замечательно тем, что оно, как частоколом, уставлено какими-то высокими каменными столбами, вероятно вулканического происхождения, придающими и окружающей местности и самому селению необыкновенно своеобразный характер, единственный даже в прихотливых горах Кавказского края.

Старые Герюсы на скалах. Фотография салона "Необэ" 1902-1907 гг.

Герюсы с своими красивыми саклями и башнями, с своею армянскою часовнею и водяною мельницею на гремучем потоке, осененном развесистыми чинарами, расположены амфитеатром на террасах крутого спуска в Герюсское ущелье. Таким образом местность эта, красивая и оригинальная, чрезвычайно удобна для обороны. Но ничтожный отряд все-таки был бессилен перед подавляющею массою неприятеля.
Предписание об отступлении в Шушу, как рассказывают современники, почему-то запоздало. К тому же оно, на беду, получено было в Герюсах во время раздачи солдатского жалованья, когда, по заведенному обычаю, бывал разгул в бедной развлечениями кавказской жизни. Поэтому выступление батальона замедлилось на целые сутки, и когда он вышел, неприятель уже был близко.

На двенадцатой версте от Герюсов, в глубоком каменистом ущелье, русский отряд был настигнут мятежною карабагскою конницею. Одни персияне не могли бы остановить Назимку, они не смели бы даже войти в гористую землю, если бы не эти изменники, теперь окружившие отряд со всех сторон и захватившие в свои руки все выходы из гор на равнину. Скоро на помощь к карабагцам подоспела персидская конница и подвезла с собою пехоту. С каждым шагом положение отряда становилось все затруднительнее и хуже.

Персидская артиллерия, довольно искусно управляемая одним англичанином, которого впоследствии уложило навеки русское ядро под Шушею, скоро взорвала зарядный ящик, подбила лафет и истребила всех артиллерийских лошадей. В рядах русского батальона появилось замешательство. Говорят, что армяне предлагали Назимке провести отряд в Шушу по горным тропинкам, как это было некогда с отрядами Карягина, Котляревского и Ильяшенки, но он не решился бросить орудия и вьюки и продолжал драться на невыгодной местности, надеясь добраться до речки Ах-Кара-Чай.

За этою речкою, протекающей верстах в 25 от Герюс, на пути к Шуше, начиналась гористая местность, покрытая огромными густыми лесами, куда не отважился бы последовать за ним ни один персиянин, и отряд был бы спасен. К несчастию, надеждам Назимки сбыться было не суждено. До Ах-Кара-Чая оставалось еще 13 верст, и все это пространство нужно было проходить при беспрерывном бое. Палящий зной, недостаток воды, поминутная убыль людей, оставлявших строй, чтобы помогать повозкам и артиллерии, мало по малу истощили силы солдат.

В продолжение трех часов стойко выдерживая натиск неприятеля, они подошли наконец к крутому спуску к Ах-Кара-Чаю. Казалось, еще одно усилие, и цель была бы достигнута. Но здесь-то именно отряд и ожидала гибель. Переправа была уже отрезана. Официальные донесения сообщали, что, достигнув берегов Ах-Кара-Чая, люди, истомленные до крайности и мучимые жаждою, вышли из повиновения и в беспорядке, покидая строй, бросились к воде. Неприятель воспользовался замешательством в отряде и быстро напал на него со всех сторон. Солдаты и казаки частью были вырезаны, другие побросали оружие и взяты в плен. Среди пленных находился и сам подполковник Назимка. Орудие и вьюки, о которых он так заботился, достались персиянам.

Согласно рапорта полковника Реута в бою в трех ротах 42 егерского полка под командой подполковника Назимки, должны были участвовать:
- 2 штаб-офицера
- 16 обер-офицеров
- 874 нижних чина
- 20 артиллеристов при 2-ух орудиях
- казачья сотня в составе 3-ех обер-офицера и 94-ех казаков
Сколько же из этого числа погибло в бою и сколько попало в плен, точных сведений нет. Достоверно известно, что убитых было немного, но что из всего отряда спаслись только два офицера (поручики Назимов и Богданов) и шесть нижних чинов, которые, пробравшись в селение Камедарасы, укрывались там у армян до времени поражения персиян у Шамхора.

Попавшие в плен подверглись жестоким истязаниям и посрамлениям, заставившим их, быть может, не раз позавидовать участи тех, которые легли в честном бою. Персияне толпами набросились на них, ограбили их, потом раздели догола, и в таком позорном виде пригнали их обратно в Герюсы. Даже Аббас-Мирза тронут был жалким положением несчастных и приказал одеть офицеров в персидское платье.

Разорение Татева монастыря персами.

Истребление целого батальона почти в тысячу штыков было делом неслыханным для Кавказского края. Со времен Паулуччи, когда батальон Троицкого полка в четыреста человек, под начальством капитана Оловяшникова, положил оружие перед персиянами же, летописи Кавказа, изобилующие примерами геройских побед слабых отрядов над сильным неприятелем, не помнили подобного факта. Восточная фантазия мусульман, с своей стороны, раздувала персидские успехи до размеров чудовищных; о них повсюду ходили слухи, роняя обаяние русского имени и устрашая преданных России христиан.
Хозяйничанье персиян в крае и разгромы мирных деревень, которым войска бессильны были оказать защиту, как бы подтверждали эти слухи, деморализуя все население. Особенно поразило армян разграбление их старинного Татевского монастыря.
В небольшой долине, углубленной среди Карабагских гор, между утесами и скалами реки Базар-Чай, всего в полуверсте от каменного моста, перекинутого через пропасть самою природою и известного у татар под именем «Шайтан керпи» (Чертов мост), стоит армянская деревня Татив, а неподалеку от нее Татевский монастырь, знаменитый в Армении еще со времен Тамерлана.

Татевский монастырь.

В одной из монастырских церквей доныне показывают стены, испещренные сабельными ударами, и говорят, что это следы пребывания здесь Тимура, который хотел разрушить самую церковь, но не будучи в состоянии сделать этого, приказал своим воинам изгладить саблями стенную церковную живопись. О существовании монастыря более тысячи лет свидетельствовала и старая армянская надпись, уцелевшая на церкви апостолов Петра и Павла. Главный монастырский храм, в котором, по преданию, под жертвенником скрыты были косы Богородицы, привлек своим богатством алчные толпы персиян, и они разорили его так, что он не восстал уже из развалин.

Позднейшие путешественники видели эти священные руины обращенными в овчарни, в которых бедные тативцы держат своих коз и овец. Престарелый архиепископ Мортирос, живший в монастыре, был увезен неприятелем в Тавриз, где апоплексический удар пресек его многотрудную и полную служения своему народу жизнь. Разграбление селения Чинахчи, принадлежавшего князю Мадатову, и в нем штаб-квартиры единственного в Карабаге 42-го егерского полка, брошенной в добычу неприятелю, еще более усилили невыгодное впечатление, произведенное обстоятельствами этого времени.

Спасение имущества 42-го егерского полка из Чинахчах.

Валериа́н Григо́рьевич Мада́тов,генерал-лейтенант русской армии

Валериан Григорьевич Мадатов (1782-1829) - князь, генерал-лейтенант русской армии армянского происхождения.

Между тем как нападение на Герюсский гарнизон, разорение мирных деревень и торжества по случаю этих побед задержали персидские войска, в Шуше с часу на час ожидали появления полчищ Аббас-Мирзы, и Реут спешил исправлять крепостные верки. Один день сменял другой, а неприятель все не показывался. Тогда Реут решился спасти полковое имущество, оставшееся в Чинахчах, и выслал с этою целью часть своих рот. Предприятие до некоторой степени удалось.

В первый день все полковые и ротные повозки успели два раза вернуться из Чинахчи нагруженными. Колесный обоз доходил, однако, только до деревни Шушакент, где возы разбирались и вещи поднимались в крепость уже на вьюках. На следующий день повторилось то же; но на третий день появились сильные шайки татар, пробовавшие нападать на прикрытие. Перевозка была приостановлена, и часть полковых вещей захватил неприятель.

Прошло три дня с того момента, как Реут заперся в Шуше. 24 июля, прискакал армянин с известием, что Назимка в плену и роты его истреблены. А вслед затем, утром 25 числа, горизонт зачернелся персидскими полчищами. Как сообщали армяне их было от 50 000 до 60 000. Ермолов сомневался в этом числе.
«Это статистика здешних народов, - писал он к Мадатову - а я имею сведение, что у Шах-Заде не более 15 000 войска».
Но впоследствии официальные данные подтвердили, что с Аббас-Мирзою, по вступлении его в Карабаг, кроме отрядов, разосланных по разным направлениям для возбуждения и поддержания восстаний, было 40 000 пехоты, 24 орудия и огромные толпы иррегулярной конницы.

На следующий день, 26 июля, лазутчик передал в руки Реута дубликат известного предписания Ермолова об отступлении. Но отступать уже было невозможно, и Реут, решившись защищать Шушу до последней крайности, принял к тому все меры. Зная, какое дурное впечатление на гарнизон могло произвести в подобную минуту решение главнокомандующего оставить Карабаг, он благоразумно скрыл предписание даже от офицеров, а солдат одушевил, напротив, энергическим приказом:
«Я совершенно уверен, - говорилось в этом приказе,- что всякий из моих сотоварищей, по долгу присяги, чести, преданности к Государю и любви к Отечеству, неизменно будет исполнять свою обязанность, не щадя себя до последней капли крови, имея в виду непременное правило - победить или умереть, и тем заслужить бессмертную славу».

Предстояла необходимость немедленно переслать Ермолову подробное донесение о всем, что произошло в Карабаге. Дело представлялось далеко не легким, так как курьерам нужно было пробираться сквозь сплошную стену персидских войск, обложивших Шушу. Нашлись, однако, два казака, которые вызвались доставить в Тифлис донесения. Ночью на 27 число, выехали они из ворот Шуши и стали пробираться к Тифлисской дороге, уже занятой персиянами. Их скоро открыли, и целые сотни всадников пустились за ними в погоню.

Казаки порешили разъехаться, чтобы, на случай гибели одного, другой мог исполнить поручение; один пустился по большой дороге, другой свернул на проселочную. Тощие донские лошаденки превзошли, однако, отличных персидских скакунов, и оба казака, далеко оставив за собою погоню, благополучно достигли Тифлиса.

Осада Шуши Персидскими войсками.

Взять эту крепость открытою силою почти не представлялось возможности. Правда, укрепления ее находились в довольно жалком положении и не представляли собою никакой защиты для осажденных. Стены во многих местах обвалились и частью были растасканы жителями на постройку своих домов; рвы осыпались, а крепостной артиллерии не было вовсе. Но построенная на высоких отвесных скалах Шуша была доступна только с одной северо-восточной стороны, от Елизаветполя, да и этот единственный путь, поднимаясь в гору, был так извилист, крут и загроможден скалами и обрывами, что две пушки, поставленные на дороге, и рассыпанная рота стрелков могли остановить целую армию.

Северо-западная часть укреплённого жилища в Шуше.
Рисунок Клерже по зарисовке В. Верещагина, опубликовано в Le Tour du monde 1869 г.

К сожалению, егеря вступили в Шушу только с восьмидневным продовольствием, а в крепости не было запасов, не было воды, гарнизону предстояла опасная борьба с такими врагами, как голод и жажда. Аббас-Мирза знал это и только обложил Шушу со всех сторон, сначала не прибегая к более энергическим мерам. В столь затруднительном положении, Реуту, запертому в Шуше с отрядом, в котором было не более 1700 штыков, оставалось одно - исполнить долг храброго солдата и сохранить честь предводимого им полка.

Одним из первых его распоряжений было выслать из крепости всех молодых татар, явно оказывавших расположение к неприятелю и потому представлявших собою только лишние и притом вредные рты; дача же провианта с первого дня блокады уменьшена почти на половину.

Аббас-Мирза, главною целью которого был Тифлис, не нуждался в Шушинской крепости, но он опасался оставить ее у себя в тылу и пытался склонить полковника Реута очистить Карабаг без боя. Уже вечером 27 июля прибыл от него парламентер, с настойчивым требованием пропуска в крепость. Это был простой офицер, родом из астраханских армян, довольно хорошо говоривший по-русски. Одет он был в красный мундир, на манер английского, с серебряными эполетами, и аксельбантами. Выехавший к нему навстречу майор Клюки-фон-Клюгенау, узнав в лице парламентера армянского выходца, наотрез отказался представить его коменданту:
«Если Его Высочество намерен вести переговоры о сдаче крепости, то он должен прислать почетного хана, а не простого армянина.»
Напрасно обиженный армянин старался доказать важность занимаемого им положения в персидской армии и называл себя адъютантом принца. Клюгенау строго приказал ему ехать назад, и сам возвратился в Шушу.

Через день к воротам крепости подъехал один из персидских сановников с блестящею свитою. Ему завязали глаза и доставили к полковнику Реуту, который ожидал его, окруженный всеми своими штаб-офицерами. Хан объявил Реуту, что он уполномочен принцем предложить Шушинскому гарнизону почетную сдачу. Дело было в том, что персияне, перехватив ермоловское предписание об оставлении Карабага, основали на нем свои планы.

Опираясь на то, что сам Ермолов предписывал Реуту очистить Карабаг и все лишние вещи уничтожить или утопить, Аббас-Мирза предлагал потребное число подвод для поднятия тяжестей, обязывался снабдить войска провиантом, обеспечить им безопасное следование и, наконец, дозволял выйти гарнизону с оружием и со всеми военными почестями. Аббас-Мирза писал, что все прочие начальники уже давно исполнили приказание Ермолова, что Шемаха, Куба и Нуха очищены русскими.

Это предложение произвело тяжелое впечатление на офицеров, от которых, как сказано, предписание Ермолова было скрыто. Тем не менее, когда Реут предложил вопрос о сдаче крепости на совещание, храбрейший подполковник Миклашевский, отважный и пылкий Лузанов, стойкий Михайлов, известный впоследствии герой Чечни и Дагестана Клюгенау и комендант Карабага Челяев единодушно отвергли предложение, объявив, что готовы защищаться до последней крайности.

Этот ответ Реут передал парламентеру, прибавив от себя, что охотно исполнил бы предписание Ермолова, если бы оно застало его в Чинахчи. Но так как он занял уже крепость Шушу, то при всем великодушии Его Высочества, он не может воспользоваться им для отступления, тем более, что со времени предписания обстоятельства могли измениться, а потому для оставления Шуши, а вместе с ней и Карабага, необходимо новое предписание.

Хан, пожалев об участи, ожидающей гарнизон, уехал. Прошло еще два дня, и началось бомбардирование крепости. Положение гарнизона было весьма серьезное. Солдаты, проводя дни в работах, а ночи под ружьем, в ожидании приступа, изнурялись до крайности, и число больных быстро возрастало. Жители страшно терпели от недостатка продовольствия, которым не успели запастись до начала осады. Было одно средство, снять с полей еще неубранный хлеб; но попытка эта едва не повела за собою кровавую катастрофу.

Фуражиры, высланные из крепости 1 августа, были отрезаны персидскою конницею и выручены только отчаянно смелой вылазкой майора Клюгенау. С ротой егерей он успел привлечь на себя всю бывшую тут персидскую пехоту, а одна конница ничего не могла сделать с фуражирами. Отстреливаясь, они успели выбраться из ущелья к крепости, но попасть в нее через Елизаветинские ворота, около которых происходила сильная перестрелка персиян с отрядом Клюгенау, уже не могли.

Пришлось направляться кругом, к Эриванским воротам, еще при начале осады заложенным землею и каменьями. Гарнизон быстро принялся очищать их, чтобы впустить фуражиров, а пока работа кипела, Клюгенау все время стоял в сильном огне. Но тщетно персияне пытались сломить храбрую роту. В своих записках Клюгенау говорит, что не персияне были ему страшны, а батальон, составленный из русских дезертиров, который с неимоверною дерзостью неоднократно бросался на него в штыки.

Батальон этот, одетый в персидские мундиры, с длинными волосами, в папахах, с офицерами из русских же солдат, состоял из людей рослых, сильных и старых. Батальон действительно, находился в армии Наследного Принца, но некоторые участники Персидской войны утверждают, что в делах с русскими он не был, получив на то, еще до начала похода, дозволение Аббаса-Мирзы. Возможно Клюгенау принял за русских, входившие в состав этого батальона польские роты, участие которых в бою более чем вероятно. Но так или иначе, а Клюгенау твердо выдержал яростные нападения и начал отступать только тогда, когда фуражиры были уже вне опасности. С этого дня фуражировки совсем прекратились.

К счастью для гарнизона, персияне не могли прервать его сообщений с мельницами в деревне Шушакент, по особым условиям местности, в которых они были расположены. На этих мельницах солдаты заготовляли муку, и, если бы они достались в руки персиян, гарнизону пришлось бы питаться немолотым зерном. Аббас-Мирза неоднократно пытался истребить ненавистную ему деревню, но все его усилия разбивались о стойкость армян и неприступность гор, среди которых стоял Шушакент. Жители предводимые своими старшинами Сафаром и Ростомом Тархановыми, засев в скалистом ущелье в вырубленных природою глубоких и мрачных пещерах, не только отражали врагов, но, время от времени, сами спускались с гор и тревожили весь персидский лагерь своими набегами.

Так прошло не мало времени с тех пор, как персидские полчища обложили Шушу. Впечатление, вызванное внезапностью вторжения, притупилось, и фанатизм в умах самых непримиримых татар стал уступать место холодному рассуждению. Невозможно было не видеть, что богатый Тифлис с его караван-сараями, вопреки обещаниям Шах-Заде, не так-то легко мог быть взят. Да о Тифлисе мало кто уже и думал. Ожидали, что в то время, как наследный принц бесполезно стоит перед Шушой, Ермолов соберет войска, и роли могут перемениться. В персидском лагере поднимался ропот и стал доходить до Аббаса-Мирзы.

Чтобы покончить с Шушою разом, он решился на штурм крепости. Но те же Сафар и Ростом Тархановы, имевшие в персидском стане своих приверженцев, предупредили Реута, что приступ поведется со стороны Елизаветполя, и тем дали ему возможность принять соответствующие меры.

Штурм крепости Шуша.

В одну мрачную ночь часовой услыхал с вала шум взбиравшейся на горы персидской пехоты и дал знать дежурному офицеру. Войска, стоявшие наготове, тотчас заняли свои места. Майор Клюгенау, распоряжавшийся обороною этого фаса, строго приказал не открывать огня прежде сигнала. Осторожно подвигались вперед персияне, таща за собою огромные лестницы и туры дли закидывания рва. Но когда они приблизились на ружейный выстрел, вдруг вся окрестность мгновенно осветилась зажженными русскими подсветами, и убийственная картечь начала осыпать штурмующих.

Персияне бросились назад, покинув и туры и лестницы, которые на утро были подобраны солдатами. Неудача заставила Аббаса-Мирзу перейти снова к переговорам. На этот раз свидание назначалось уже не в Шуше, а в персидском стане. В крепости бросили жребий, кому ехать, и он пал на майора Клюгенау.

В полной парадной форме, верхом на коне, спустился Клюгенау к дожидавшемуся его внизу персидскому конвою. В неприятельском лагере его встретили с почестями. Войска при проезде его становились в ружье, музыка играла. В ставке наследного принца уже собраны были знатнейшие персидские сановники и ханы, отряд телохранителей, оберегавший вход, отдал честь, и Клюгенау заметил, что это были молодые люди знатнейших фамилий и на подбор красавцы. По сторонам палатки стоял лес распущенных знамен, принадлежавших полкам регулярной пехоты, и возле них толпилось множество офицеров шахской гвардии. Все с любопытством смотрели на Клюгенау, который, сойдя с коня, терпеливо ожидал представления принцу.

Через несколько минут шелковый занавес шатра раздвинулся, и Клюгенау лицом к лицу очутился с наследником персидского царства. После обычных обоюдных приветствий, Аббас-Мирза сказал Клюгенау:
«Я уже потерял всякое терпение и не могу быть более снисходительным к вам и к жителям города. Мои войска неотступно требуют нового штурма, но я не хочу кровопролития. Я все ждал, полагая, что вы образумитесь. Теперь не в моей воле сдерживать стремление моих храбрых войск. Я и так потерял слишком много времени через свою снисходительность».
Клюгенау молчал.
Аббас-Мирза продолжал:
«Неужели вы думаете, что я пришел сюда с войсками только для одной Шуши? У меня еще много дел впереди, и я предваряю вас, что соглашусь на заключение мира только на берегах Москвы.»
Заметив улыбку, невольно промелькнувшую на лице Клюгенау, он с живостью добавил:
«Клянусь вам честью, что вы не получите помощи. Вы верно, не знаете, что ваш государь ведет междоусобную войну с своим братом, и, следовательно, ему не до Кавказа. Что же касается Ермолова, то его давно уже нет в Тифлисе.»

Клюгенау ответил, что он не имеет полномочий вести переговоры о сдаче крепости, но что если Его Высочеству угодно обладать Шушою, то он может обратиться за этим к генералу Ермолову, который, конечно, предпишет оставить крепость, ежели только удержание Карабага не входит в его соображения. Аббас-Мирза ответил:
«В Тифлис мне посылать незачем, я уже сказал вам, что город покинут русскими.»
На этом переговоры и кончились. Клюгенау воротился в крепость.

Опять началась усиленная канонада, и опять гарнизон, исправляя повреждения в стенах, должен был бодрствовать по ночам, в ожидании приступа. Так прошла изо дня в день еще целая неделя. Наконец, персияне, выбрав темную ночь, кинулись на приступ, но, встреченные батальным огнем, отхлынули назад, завалив всю гору своими телами. Два отбитые штурма не поправили положения гарнизона. Не было никаких известий о том, в каком положении находятся дела в Закавказском крае и можно ли ожидать выручки.

Военная хитрость полковника Реута.

Несколько лазутчиков, посланных Реутом, или возвращались назад с полупути ни с чем, или не возвращались вовсе. Для осажденных настали минуты сомнений и колебаний. Жители, потеряв надежду на скорую помощь, роптали; были даже попытки вступить в тайные сношения с персиянами, и один молодой татарин хотел отворить им ворота. Правда, его поймали сами армяне и, не дав знать коменданту, распорядились своим судом, сбросив изменника в пропасть сажен во сто глубиною (свыше 200 м). Гарнизону приходилось усилить бдительность.

Чтобы успокоить осажденных, полковник Реут прибегнул к невинной военной хитрости. В темную ночь секретно был спущен в одну из амбразур башен переодетый армянин, который, обошедши вдоль стены до другой башни, назвался лазутчиком из Грузии и просил впустить его. Караул немедленно известил коменданта, и армянин был приведен к Реуту. Он вручил ему депеши, присланные будто бы от главнокомандующего, которые и были прочтены в присутствии всего военного совета. Содержание бумаг было весьма утешительно, а переодевание армянина исполнено с таким успехом, что в лице подателя никто не заподозрил знакомого человека. Приятная новость мгновенно облетела крепость, и надежда скорой помощи подняла дух жителей и усугубила ревность храбрых защитников.

К счастью, Аббас-Мирза не сумел воспользоваться моментом колебаний в крепости, все еще не теряя надежды на успех переговоров, и в третий раз просил выслать к нему парламентера. Отправился опять Клюгенау.
- Ну, что, одумался ли, наконец, ваш полковник? Кажется, уже пора!
- Я должен вам сказать прямо, что мы оставим Шушу только тогда, когда получим приказание Ермолова.
- Хорошо я согласен, пошлите в Тифлис своего офицера, а до получения ответа пусть будет перемирие.

Были составлены условия. Но Аббас-Мирза, соглашаясь на то, чтобы шушинский гарнизон, в случае оставления им Карабага, вышел из крепости со всеми почестями, оружием и казенным имуществом, как исполняющий только волю своего главнокомандующего, в то же время упорно отказывался пропустить с ним две шестифунтовые пушки. Он требовал безусловно уступки их персиянам, сказав, что такова его последняя воля.
«В таком случае переговоры не могут продолжаться»,- ответил Клюгенау и взялся за шляпу. Присутствовавшие ханы стали его уговаривать исполнить желание наследного принца.
«Да вы скажите принцу, - возразил Клюгенау, - что, располагая идти к Москве, он возьмет их там целую сотню. Так стоит ли из-за таких пустяков теперь терять драгоценное время!»

Этот аргумент победил настойчивость принца. Перемирие было заключено на девять дней. Аббас-Мирза послал в крепость в заложники двух знатных по своему происхождению ханов, а полковник Реут прислал в персидский лагерь майора Челяева. Клюгенау между тем отправился в Тифлис, чтобы лично передать Ермолову о положении дел в Карабаге.

Вот что ответил Ермолов Реуту:
«Я в Грузии. У нас есть войска и еще придут новые. Отвечаете головою, если осмелитесь сдать крепость. Защищайтесь до последнего. Употребите в пищу весь скот, всех лошадей, но чтобы не было подлой мысли о сдаче крепости.
Защита Шуши одна может сделать вам честь и поправить ошибки (оставление Чинахчи без боя и гибель Назимки). Извольте держаться и не принимать никаких предложений, ибо подлецы вас обманывают. Зачем прислали Клюки, который вам нужен? Он лучший вам помощник. Защищайтесь. Соберите весь хлеб от беков, пусть с голоду умрут изменники. Великодушно обращайтесь с армянами, ибо они хорошо служат».

Обе записки доставлены были и крепость лазутчиками, и персияне о них ничего не знали. Между тем условленные девять дней прошли, официального ответа от Ермолова не было, а гарнизон сдаться опять отказался. Раздраженный этою новою неудачею, Аббас-Мирза вероломно задержал у себя Челяева и отослал его в Тавриз, где тот и находился в плену до самого заключения мира. Для крепости снова началось томительное и тяжкое время блокады и бомбардирования. Впоследствии оказалось, что неприятель вел два подкопа под стены крепости. Из них один, впрочем, был брошен по неудобству грунта, но другой успешно подвигался вперед, и при помощи его Аббас-Мирза рассчитывал теперь сломить упорное сопротивление гарнизона.

Но защитники Шуши, одушевленные доблестным примером начальников, готовы были лучше умереть под развалинами крепости, чем уронить честь русского оружия какою бы то ни было почетной капитуляция. Терпеливо сносили они все недостатки, бессменно сторожили крепость и с мужеством противостояли громадным персидским толпам. Когда запасы истощились, полковник Реут сам обходил солдат и старался ободрить их надеждою на скорую помощь.
- Ничего, ваше высокоблагородие, подождем!
- Да уж коли на то пойдет, так мы по жеребью друг друга есть станем, а уж не сдадимся этим дуракам кизильбашам!
И мужество гарнизона было награждено уже тем, что, несмотря на тяжкие лишения и вечную опасность, потери его были ничтожны. За все время осады среди защитников крепости убито только четверо, 12 ранено и 10 пропало без вести.

Так наступило 5 сентября. Начался этот день обычными тревогами осажденной и голодной крепости. Но в самый полдень весь персидский лагерь пришел в неописанное волнение; как гром разразилось над ним известие о грозной Шамхорской битве, об истреблении авангарда Аббаса-Мирзы и о занятии русскими Елизаветполя. Поздно увидел Аббас-Мирза сколько времени потерял он даром, стоя перед Шушинскою крепостью, и, бросив блокаду, со всеми силами двинулся он против князя Мадатова. Блокада Шуши была окончена.

Храбрым защитникам крепости, 42-му егерскому полку, пожаловано было Георгиевское знамя с надписью:
«За оборону Шуши против персиян в 1826 году».
Полковник Реут получил орден Св. Владимира 3 степени. Не были забыты и армянские старшины Сафар и Ростом Тархановы, оказавшие столь значительные услуги. Ростому пожалован был чин прапорщика и пожизненная пенсия; матери, жене и детям Сафара, умершего вскоре после снятия блокады, назначено особое содержание из государственного казначейства.

Память о геройской обороне Шуши сохраняется в Тифлисском егерском полку (с 1856 г. Тифлисском гренадерском), в которые поступили батальоны славного 42 егерского полка, при общем переформировании Кавказского корпуса в 1833 году. Георгиевское знамя, пожалованное императором Николаем, перешло в 3-й батальон нынешнего Тифлисского гренадерского полка, который своею доблестною службою прибавил, впоследствии, к старой надписи новые славные слова: «…и за Кавказскую войну».

Защита Шуши тесно связала с именем этой крепости доблестное имя полковника Реута Иосифа Антоновича. В полуразрушенной, но почти неприступной по расположению, крепости не нужно было составлять сложных планов защиты, но нужно было уметь смирить свою личность перед Отчизною, поставить свои интересы и самую жизнь ниже интересов и жизни Родины. Полковник Реут, переносивший лишения наравне с солдатами, умел вдохнуть в них мужество не только личным примером, а и всеми своими действиями, прибегнув, в самую критическую минуту, даже к невинному обману, служившему к достижению высокой цели.