Артиллерийские сражения Первой Мировой войны.

Перейти на страницу оплаты




Безопасность платежей гарантируется использованием протокола SSL. Данные Вашей карты надежно защищены при оплате онлайн.

Смотрите в каталоге:

Сражения 15-го армейского корпуса 2-й армии Самсонова в Восточно-Прусской операции 1914 г.

Состав 15-го армейского корпуса:

8-я пехотная дивизия.
1-я бригада:
Черниговский 29-й пехотный полк
Полтавский 30-й пехотный полк
1-й дивизион 8-й артиллерийской бригады
2-я бригада:
Алексопольский 31-й пехотный полк
Кременчугский 32-й пехотный полк
2-й дивизион 8-й артиллерийской бригады

6-я пехотная дивизия.
1-я бригада:
Муромский 21-й пехотный полк
Нижегородский 22-й пехотный полк
1-й дивизион 6-й артиллерийской бригады
2-я бригада:
Низовский 23-й пехотный полк
Симбирский 24-й пехотный полк
2-й дивизион 6-й артиллерийской бригады

Мортирный 15-й дивизион
Саперный 10-й батальон
Телеграфная рота
Оренбургский 2-й казачий полк, 4 сотни.
Донской казачий полк, 2 сотни.

На марше 15-го армейского корпуса к границе с Германской империей 15-й мортирный дивизион придавался то одной, то другой колонне. При каждой колонне было по саперной роте или полуроте 10-го саперного батальона. Телеграфная рота вся ушла на установление и поддержание связи со штабом армии, бывшим вначале в городе Белостоке, а затем перешедшим в город Остроленку. Прекрасный 90 см прожектор на автомобиле электроосветительного отделения саперного батальона также следовал то при одной, то при другой колонне. Наконец, при корпусе была искровая станция и авиационный отряд, кажется 5 аппаратов "НьюПор".

8-го августа 1914 г. 15 армейский корпус 2-ой армии генерала Самсонова, подходил к германской границе. Выступив с пункта сосредоточения - посада Замбров, Ломжинской губернии - 31-го июля, корпус двигался беспрерывно, без дневок. Отсутствие достаточного количества хороших дорог, довольно сильно отразилось на состоянии войск. Корпус двигался четырьмя колоннами по-бригадно, лишь одна какая либо колонна попадала на шоссе, остальные же в большинстве случаев не без затруднения тащились по зыбучим пескам проселков Ломжинской губернии. Особенно бросалось в глаза бездорожье, недостаток населенных пунктов, бедность их и какая-то культурная дикость в полосе между рекой Нарев и германской границей.

Еще в мирное время говорили о том, что дикость и бездорожье этой полосы до известной степени созданы искусственно, в целях затруднить движение сквозь нее германцев. Теперь, наступая сами, мы понимали плоды посеянного. Артиллерийские лошади выбивались из сил, приходилось прибегать к помощи пехоты. Помню, с каким трудом двигался вперед автомобильный прожектор. Прекрасная машина "Фиат" зарывалась на малейших незначительных песчаных подъемах - приходилось подкладывать доски, применялись цепи, в конце концов обращались опять же к людям.

Должна была бы невольно возникнуть тревога за снабжение армии, отрезанной этой полосой от базы на родине. Но, несмотря на утомление, настроение у войск было серьезно-уверенное. Не было легкомысленного бахвальства. Германцев расценивали как достойного врага, сильного порядком, системой, педантичностью, врага, с которым должно было бороться также порядком и выучкой. Но и в порядке и в выучке войска 15-го армейского корпуса были уверены.

В походных колоннах поддерживалась строжайшая дисциплина как в самых войсковых частях, так и в обозах. Пехота, по принятому еще в мирное время порядку, двигалась походом не в колонне по отделениям, а во сдвоенных рядах. Одна шеренга по 2 человека следовала по одному краю дороги, а другая по другому; таким образом, середина дороги оставалась свободной.

Длина колонны не увеличивается, дорога остается свободной для движения артиллерии, конницы, автомобилей и повозок. Когда дорога обсажена деревьями, вся пехотная колонна маскируется от взоров, особенно сверху со стороны воздушной разведки. Сначала такой порядок движения принимался неохотно пехотой, но постепенно, после 2-3-х летней практики на маневрах, с ним согласились и его как бы признали. Таким же порядком двигались заставы и дозоры.

Время выступления, путь следования колон согласовались так, что при изменениях направления, двигавшегося широким фронтом корпуса, всегда соблюдалась строгая система движений уступами. До противника было далеко и никаких столкновений с ним не предвиделось. Но войска и штабы тренировались и доучивались в области порядка и управления. Над всем чувствовалась твердая, может быть, несколько жесткая воля командира корпуса - генерал от инфантерии Николая Николаевича Мартоса.

Каждый час делались малые привалы. Больших привалов обычно не делали. На походе поддерживался строгий порядок - всякого отсталого осматривал врач и сажал в лазаретную линейку или же признавал его здоровым и приказывал следовать пешком дальше и не отставать. Дистанции строго сохранялись - об этом постоянно напоминали.

По приходе в селение, где предстоял ночлег, становились всегда квартиро-биваком. Расставлялись походные палатки во дворах, в садах под деревьями. Артиллерийские орудия, пулеметные двуколки, повозки расставлялись группами или вдоль улицы или под деревьями. Коновязи также применялись к местности. Из штаба постоянно подтверждалась необходимость принимать все меры для скрытности нашего движения. Солдатам и офицерам повторяли о необходимости поменьше болтать.

В местах квартиро-биваков поддерживался также строжайший порядок. Из отведенных для рот дворов не разрешалось выходить одиночным людям, выпускались лишь команды под начальством по возможности офицеров в лавочки за покупками и по прочим частным делам. Все эти меры принимались для укрытия от взоров воздушной разведки противника и для того, чтобы насколько возможно препятствовать сношениям войск с местным населением, среди которого могли быть и элементы, желающие использовать беззаботную болтливость солдат и офицеров.

В этих же целях в каждом селении, где становились на биваки, объявлялось жителям путем приказа, что запрещается, под страхом предания военно-полевому суду, вступать с чинами войсковых частей в разговоры касающиеся военных действий. Конечно, совершенно скрыть наши намерения и наше пребывание в том или ином пункте едва ли удавалось, но все же постоянные напоминания действовали. Нужно заметить, что и население в русской части Польши во многих случаях сознательно отзывалось на требования военного начальства. Было несколько случаев, когда крестьяне приводили в штаб отряда не в меру любопытных и подозрительных еврейчиков.

8-го августа было частичное солнечное затмение. Своевременно всем солдатам было разъяснено предстоящее явление. Внезапно наступающие среди дня зловещие сумерки могли произвести неблагоприятное впечатление на склонные к суеверию головы и это предварительное разъяснение отнимало у явления его таинственность. Солнечное затмение наблюдалось только с любопытством и комментировалось. Кто-то раскопал историческую справку о том, что во всех тех случаях, когда Россия начинала войны в годы затмений, войны кончались победоносно. Приказ по 15-му армейскому корпусу на 8-ое августа содержал уже указания о расположении передовых, конных по преимуществу, частей противника и предусматривал столкновения с ними при занятии расположенного на самой границе посада Янов. Колонны корпуса направлялись таким образом, чтобы охватить расположение противника у этого посада.

Захват посада Янов.

Мы входили в полосу местности, куда уже вторгались неприятельские разъезды. Помню, к нашей колоне подошла от селения, расположенного верстах в двух от дороги, группа крестьян поляков. Они жаловались на то, что в минувшее воскресенье германский офицер в сопровождении разъезда въехал верхом в костел во время богослужения и увез с собою ксендза, обвинив его в том, что он похоронил без ведома командования 3-х убитых в стычке с нашей кавалерией германских солдат. Можно было понять из слов, радостно приветствовавших нас крестьян, что германцы обвинили ксендза в том, что якобы он похоронил еще живых раненых.

Когда колона прошла, еще несколько верст, повстречался довольно древний старик. Он шел без шляпы, периодически останавливался и кланялся, вероятно когда предполагал, что равняется с кем либо из начальства, а глаза его слезились и лицо было как то жалко сморщено. Многие спрашивали его откуда он и что с ним.
"Из Янова, проше пана начальника" - отвечал он, указывая рукой, в которой была растрепанная шапченка, куда то в сторону.
"Вшистко спалили, пшекненты германы", добавил он и рассказывал грустную историю о том, как пришли германцы, забрали и угнали все мужское население от 18 до 45 лет, как солдаты насиловали женщин, били стариков, и как, наконец, когда Оренбургский казачий полк подошел к Янову, германцы бежали, предварительно сжегши больше половины посада.

Солдаты мрачно слушали. По колонне ползли и распространялись и другие подобные рассказы о зверствах немцев. Создавалось, собственно говоря, благоприятное для войны настроение. Вскоре стали видны на севере клубы дыма - это горел Янов. Часов около 16 наша колонна подошла с запада к посаду - там уже была 2-ая бригада нашей дивизии. Колона остановилась. Шагах в 600 от нас была граница. Виден был вал канавы, отделявшей одну империю от другой.

Здесь мы узнали, что Оренбургский казачий полк имел стычку с неприятелем. Был ранен один казак и убито 2 немца. Какой то пехотный солдат, бывший в дозоре, нашел где то в поле шапку бессмертных гусар, потерянную, вероятно, во время бегства. Было забавно смотреть на широкую от улыбки, молодую русскую физиономию, весело поглядывавшую из под черной папахи с серебряными эмблемами смерти.

Колонна стояла часа 2 в виду Янова и, когда начало вечереть, двинулись в деревню Сенна, верстах в 4-х к западу от Янова. В деревне Сенна также побывали немцы. Для офицеров батареи отведена была хата пожилого крестьянина; он встретил нас с несомненной радостью, но как будто был чем-то подавлен. Его жена и взрослая дочь возились у печки, приготовляя картофель с салом для нас, несмотря на наши уговоры не хлопотать. Обе женщины тоже были как то печальны, особенно дочь, скрывавшая, точно стыдясь чего то, свое лицо от нас. Впоследствии отец, осторожно озираясь по сторонам, всхлипывая, сообщил нам, что немцы изнасиловали его дочь, и она не может никак прийти в себя после позора. Снова полились жалобы и бесконечные рассказы о германских зверствах.

Корпусным приказом от 9 августа предписывалось занять город Нейденбург. Корпус переходил границу с Германской империей. Некоторые чины уже успел побывать в подходящей к самой границе германской деревушке Каммерау. Жители спешно покинули ее, бросив на произвол судьбы все хозяйство. Разведчик с нашей батареи сообщил о необыкновенных раскормленных свиньях, о стадах гусей и рогатого скота, бродивших по деревне, просил разрешения поехать еще раз в деревню и забрать для батареи хотя бы одну свинью, но разрешение ему дано не было. Необходимо было ждать, как будет вообще регулирован вопрос довольствия на неприятельской территории в случае если жители покинут ее и купить ничего нельзя будет. Конечно, гуси пострадали не мало - я видел, как кое где пробирались конные с притороченными к седлам обезглавленными гусями.

Ночь в колоне прошла спокойно, хотя, как потом мы узнали, разъезды противника, а в некоторых местах какие-то отдельные пешие люди пытались приблизиться к нашему сторожевому охранению и обменивались с часовыми выстрелами. На рассвете германский разъезд, численностью до 50 всадников был подпущен заставой Оренбургских казаков шагов на 600 и, встреченный залпами, ускакал, оставив убитыми офицера и одного солдата.

Вообще нужно сказать, что из разговоров с офицерами нашей конницы складывалось не особенно высокое мнение о германской кавалерии. Немцы не выказывали нужной находчивости, изворотливости, хитрости, работая всегда крупными разъездами до 50 всадников. Они ломили на пролом и не могли справляться с нашими мелкими, но многочисленными разъездами, опутывавшими их как паутиной. К этому еще прибавлялось то обстоятельство, что германский кавалерист сидел на тяжелой, откормленной и совершенно не втянутой в работу лошади. Наша же кавалерия имела по преимуществу легкую, совкую лошадь и хорошо тренированную. Сколько помнится, как раз перед началом войны, конница Варшавского военного округа закончила специальные кавалерийские сборы. В условиях малой войны, каковую вела наша конница до перехода в наступление армии генерала Самсонова, она чувствовала свое превосходство над противником.

Взятие города Нейденбург 9-го августа 1914 г.

На город направлялась 2-я бригада 6-ой пехотной дивизии. Обе колоны 8-ой пехотной дивизии обходили его с востока, наша же колона с запада, имея пунктом ночлега деревню Пильграмсдорф. Выступили рано утром. Вот и пограничная канава. Несколько торжественное настроение. Многие солдаты, да и офицеры крестятся. Вот невдалеке от шоссе, по которому идет колона небольшой хутор, оттуда доверчиво вышла женщина с двумя детьми, вынесла ведро, из которого то и дело солдаты черпают воду, а детишки с любопытством рассматривают чужестранцев. Женщина оказалась еще не онемечившаяся полька. Через километра 1,5-2 встретили несколько бедных, покосившихся хибарок, прилепившихся к богатой помещичьей усадьбе Камдиен. Парк, обнесенный каменной стеной, эффектный барский дом с куртиной цветов перед ним. Это имение какого-то барона производило впечатление совершенно опустевшего.

Впереди иногда глухо слышны одиночные выстрелы, но колона двигалась безостановочно. Местность всхолмленная и видимость ограниченная. Поля, по большей части, уже убраны; людей не видно нигде, лишь один раз около батареи появляются пешеходы, на вид местные жители - крестьяне средних лет. Они с какой-то заискивающей улыбкой снимают шляпы и не без интереса рассматривают войска.

Мой командир батареи вдруг приходит в ярость.
"Что за безобразие, какие-то немцы шляются вдоль колоны. Наверно считают пушки и солдат. Разведчики, гоните их от колоны. Пошли вон отсюда".
Оба немца побежали в сторону прямо по целине, закрывая руками головы от сыпавшихся на них ударов нагаек. Через несколько шагов отошедший в картофельное поле солдат нашел 2 велосипеда, а около них 2 винтовки и патроны в сумках.
"Вот видите, что это за немцы и, почему мы их не арестовали", сокрушался мой командир.
Трудно было войскам отрешиться от маневренной привычки, не обращать внимания на жителей, толкающихся в их расположении. Неоднократно свыше напоминали о том, что это настоящая война и что никто не должен быть пропускаем через охранение и болтаться без уважительных причин среди войск.
Будет ли оказано сопротивление немцами у Нейденбурга?
В приказе по корпусу было указано, что перед городом вырыты окопы и в качестве препятствий использованы земледельческие машины - бороны, жатки, косилки, конные грабли и т. д.

Часов около 11-ти с половиной пришло приказание нашим батареям занять позиции с юга от Нейденбурга. Для прикрытия артиллерии оставлялся один батальон пехоты, остальной же колоне следовать дальше на деревню Пильграмсдорф. Это мало было похоже на распоряжение для боя. Вскоре выяснилось, что артиллерии приказано обстрелять город Нейденбург.

Двигавшийся впереди корпуса Оренбургский казачий полк, не доходя города верст 3-х, остановился, выжидая результатов разведки. В это время из города вышла группа людей - человека в четыре с белым флагом. Они были приведены к командиру полка и сообщили, что желают, в знак сдачи города, сдать ключ от него русскому начальнику. Вскоре на автомобиле вперед прибыл командир корпуса и принял огромный ключ на бархатной подушке. Депутация доложила, что в городе войск нет, жители выражают полную покорность и просят не ставить в город русских войск, дабы избежать возможных эксцессов.

Командир корпуса отклонил просьбу, указав, что русские войска не банды разбойников и, задержав при себе депутацию приказал Оренбургским казакам двигаться на город. Казаки, не встречая сопротивления, прошли город. Когда же вышли к железнодорожной станции, расположенной на северо-западной окраине города, подверглись нападению роты германских велосипедистов. При отходе казаков через город, они были обстреляны из домов, кроме того в городе был найден труп казака с выколотыми глазами и прочими признаками истязаний. Труп этот был доставлен командиру корпуса. Эти причины, да еще сожженный Янов и обстрел Калиша, о чем уже было известно, побудили командира корпуса отдать следующие распоряжения: депутация была отправлена в город с извещением жителям, что в 14 часов город будет бомбардирован, почему им предлагалось оставить город.

Когда пришло приказание о выезде на позицию, батареи нашего дивизиона были почти на меридиане Нейденбурга к югу от него. Назначенный в прикрытие батальон развернулся и пошел прямо на север, подымаясь по отлогому подъему на гребень, идущий почти параллельно дороге и на котором были видны всадники маячившего казачьего разъезда. За пехотой следовало верхом начальство и командиры батарей с разведчиками. Командир батареи приказал мне ехать также на рекогносцировку.

Проехав с версту, мы поднялись на гребень и перед нами внизу в 1,5 верстах открылся небольшой, но очень аккуратненький городок. Крытые черепицей 2-3-х этажные кирпичные дома. В северо-восточной части, выдающие себя казенным видом, казармы, над которыми теперь развивался огромный флаг с красным крестом. В северо-западной части - станция ж.д., где не видно было сейчас никакого движения и, наконец, почти в центре - огромная, доминирующая над всем городом, постройка в готическом стиле.

Было получено распоряжение: по зданиям, отмеченным флагом Красного креста, не стрелять; по кирхам и костелам также. Костел, вероятно, эта большая готическая постройка, а вон там среди зелени видна еще одна церковь вероятно кирха. Рекогносцировка позиции не вызывает затруднений и вскоре батареи становятся на позиции за гребнем не торопясь и весьма тщательно придается направление орудиям, строятся параллельные веера.

Противника нет. Стрельба предстоит собственно по мишеням. Командир дивизиона указывает батареям участки для обстрела. Нашему дивизиону дана южная часть города, северная же часть 2-му дивизиону нашей же 6-й бригады. Он должен занять позицию к востоку от города; батарей там не видно, но кое-какое движение выдает там присутствие войск. До открытия огня оставалось еще около часа. По шоссе, идущему от города в северо-западном направлении, спешно двигались повозки и толпы жителей. Время тянулось медленно.

Ровно в 14 часов, почти одновременно с востока и юга 6 батарей открыли огонь по городу. Один из первых снарядов батареи 2-го дивизиона, обстреливавшей станцию ж.д., попал в цистерну с керосином - черный дым столбом взвился высоко-высоко. Едва мы, лишь дав несколько пристрелочных выстрелов, выпустили 1-2 батарейные очереди, к батарее подошел начальник нашей колонны генерал-майор Ильинский.
- А почему вы не стреляете по замку?
- По какому замку?
- Да вон большое готическое здание
Я передал командиру батареи по телефону, что готическое здание совсем не костел, а замок. Огонь был перенесен на замок. Вскоре огонь было приказано прекратить.

Всего 1-й батареей было выпущено 28 тротиловых гранат. Как потом выяснилось, остальные батареи выпустили почти по столько же. Город пылал во многих местах. Густые клубы дыма были видны с позиции батареи. Батареи начали сниматься с позиции. Мы, артиллеристы, обсуждали действие гранат по настоящим целям и были удовлетворены их сильным зажигательным свойством. Еще засветло пришли мы в деревню Пильграмсдорф. Она оказалась оставленной жителями. Для офицеров всего дивизиона был отведен дом, насколько можно было судить, богатого фермера или мелкого помещика. Как вся обстановка, так и все запасы хозяйства были брошены.

В продуктовом шкапу мы нашли больше сотни яиц, а в подвале сливки, сметану и прочие молочные продукты. Воздержаться от того, чтобы не трогать всех этих вкусных вещей, прямо таки было невозможно. Ночь прошла спокойно. Утром в дивизион был приведен пехотным патрулем солдат, пытавшийся проникнуть в какой-то дом. Солдат был арестован и отправлен в тыл для предания военно-полевому суду.

Переход 15 армейского корпуса на линию Орлау-Франкенау-Скотау.

Часов в 8 утра 10 августа выступили, имея целью деревню Скотау. В приказе по корпусу уже более определенно очерчивалось расположение противника. Корпус должен был занять линию деревень Орлау-Франкенау-Скотау. Предусматриваемая для нашей колоны задача заключалась в охвате правого фланга противника. Начальник колоны во время походного движения волновался о том, чтобы наша колона двигалась уступом вперед, дабы действительно не опоздать охватить фланг германцев, намечавшийся на меридиане деревни Лан.

Однако мы двигались далеко не быстро - причиною того было несколько разобранных на нашем пути мостов. Их довольно быстро исправляли саперы, но колоне приходилось останавливаться. Все деревни, расположенные по пути, были покинуты жителями, вероятно, с большой поспешностью и незадолго до нашего прихода. Так во многих домах можно было найти узлы с наспех связанными домашними вещами, потом брошенными.

В одном доме на кухне топилась печка, и на ней кипел кофейник с кофе, но хозяев нигде не было. Из почтовых ящиков, которые приходилось разбивать, мы вынимали письма с датой от предыдущего дня. Все эти письма писались либо солдатами частей, неожиданно начавшими отступать перед нами, номера полков назывались, - либо местными жителями призванным в войска запасным и тоже часто носили название города и части адресата. Все они так или иначе касались войны и давали возможность судить о настроении населения, а потому представляли несомненную ценность. Вынутые письма мы отправляли в штаб колонны. Какова их дальнейшая участь и были ли они использованы - я не знаю.

Часов около 12 наша колона остановилась. Шоссе бежало по долине небольшой речки и несколько раз пересекало ее; впереди дымилось горящее высокое здание мельницы. Справа и слева от шоссе тянулись параллельно ему возвышенности, слева поросшие лесом. Кругозор был крайне ограничен. На гребне справа изредка появлялись конные дозоры. Колона стояла уже минут 20, когда справа вдали раздался артиллерийский выстрел, затем еще и еще и на голубом небе повисли облачки разрывов шрапнели. По растянутости дымков мы тотчас же определили, что стрельба велась с севера, а по величине клубов дыма, что шрапнели были гаубичные. Ясно было, что огонь был направлен по нашей соседней справа колоне.

Огонь учащался. Стала чувствоваться нервность.
"Чего мы стоим? Надо идти вперед. Что делается у соседей?".
Около этого времени мимо батареи протрусил в голову колоны Оренбургский казак.
-Позвольте спросить, где начальник колоны?
- Впереди. А ты откуда?
- Из штаба корпуса.
Командир батареи приказал мне проехать вперед, узнать почему колона стоит и постараться услышать, что за приказание привез казак. Оказалось, что испорчен мост - около него возились саперы; по доскам, кое-как переброшенным через речку, переходили по одному пехотинцы. На другом берегу пылали по обеим сторонам строения. Ясно было, что их подожгли, вероятно, чтобы оповестить о приближении русских войск.

Начальник колоны спросил меня, смогут ли батареи пройти между двумя огненными стенами. Я доложил, что смогут. В пакете, привезенном казаком, оказался приказ по корпусу для боя. Сведения о противнике подтверждались те-же, что и в приказе для походного движения. Наша колона должна была охватить правый фланг германцев. Нужно было спешить - справа уже шел бой, а тут проклятый мост. Все нервничали.

Примерно через час, наконец, двинулись вперед. Шаг невольно ускорялся. Командиры батарей были вызваны вперед в голову авангарда - я тоже поехал. Откуда-то сзади послышались ружейные выстрелы, проскакал донской казак и доложил, что приблизительно эскадрон спешенной конницы обстрелял обоз 1-го разряда. Не останавливая колоны, выслали в лес взвод пехоты. Вскоре огонь прекратился.

Вот уже вдали виднеются и черепичные крыши деревни Скотау, тянущейся вдоль речки между сходящимися около нее возвышенностями. Вот головная застава подходит к деревне и вдруг доносится до нас сухой треск ружейных выстрелов. Застава быстро рассыпается широко в цепь и бегом поднимается влево от деревни на отрог, спадающий к реке. Видно было, как стрелки легли и уже ползком выдвинулись на гребень. Стрельба участилась.

Мы рысью двинулись к заставе, спешились и полезли на отрог. Застава ведет редкий огонь. Я с трудом в бинокль различаю шагах в 1500 в картошке лежащие серые фигуры. Их немного, вероятно, тоже застава. Вот они встают и начинают шагом отходить. Цепь густая, но короткая. Свист пуль прекращается, зато учащается стрельба с нашей стороны. Кажется, у германцев есть потери, иногда цепочка их как-то расстраивается.

К этому времени голова авангарда втягивается в Скотау. Вдруг до нас доносится отдаленный артиллерийский выстрел и почти непосредственно за ним над деревней нависает облачко шрапнели, с треском разрывающейся. Следом за этим разрывом следуют следующие. Пули ложатся хорошо, по крайней мере, в авангарде на мгновение происходит замешательство, чей-то жалобный страдальческий вскрик - вероятно, раненый, затем несколько голосов, вероятно, офицеров и унтер офицеров:
"Вперед, вперед, не задерживайся!"
и авангард, быстро пройдя деревню, не обращая внимания на энергичный обстрел артиллерией противника, на северной опушке деревни рассыпается в цепь и залегает.

Начальник колоны приказывает вызвать одну батарею, которой как можно скорее открыть огонь, чтобы прикрыть разворачивание главных сил и поддержать авангард. Назначена 3-я батарея. Она быстро занимает маскированную позицию влево от деревни, непосредственно за невысоким в этом месте отрогом. Наблюдательный пункт влево от батареи шагах в 20, командир подает команду голосом. Телефона не проводят. Едва лишь 3-я батарея открывает огонь, как на нее обрушиваются уже две, судя по количеству разрывов, германские батареи. Как и тогда, когда немцы открыли огонь по авангарду, пристрелки они не производят, вероятно местность уже пристреляна.

Сразу же 3-я батарея окутывается клубами дыма низких разрывов шрапнели. Появляются и черные клубки с треском рвущихся бризантных гранат. Со стороны кажется, что снаряды рвутся на самой батарее и тревожно становится за 3-ю батарею, но она отвечает энергично, то и дело клубы дыма и пыли прорезываются взблесками ее выстрелов. Уже необстреливаемые цепи авангарда встают и идут вперед. Невдалеке видна подходящая колона главных сил - вот пехота сходит с шоссе и ложится, а оставшиеся две батареи нашего дивизиона выдвигаются вперед и выезжают на позицию. Позиция закрытая саженях в 300 за гребнем.

После тщательного наблюдения, неприятельские батареи обнаружены по вспышкам их выстрелов и по приказанию командира дивизиона все 3 батареи сосредотачивают огонь по германской артиллерии. Вилка получена от 3-й батареи, которая против ожидания потеряла лишь 1 солдата убитым и 2-х ранеными. Тотчас же, как только 1-я и 2-я батареи открыли огонь, у неприятеля замечается замешательство. Немцы, как будто, стараются нащупать новые две батареи.

3-я батарея уже больше не обстреливается. Несколько очередей германских батарей ложатся по гребню, затем они начинают обстреливать площадь за гребнем, но лишь излетные пули одной очереди долетают до нашей батареи и тарахтят по щитам. Впрочем, и эта стрельба немцев продолжается не более 3-х минут и они умолкают и больше их артиллерия не дает ни одного выстрела до конца боя.

По видимому и батальонам главных сил приказано идти вперед: они расходятся по ротно, рассыпаются и двигаются: Нижегородский полк правее, Муромский полк левее - от шоссе. Наши батареи ведут редкий огонь, судя по командам, по отступающей пехоте. Один взвод нашей батареи наблюдает редкими выстрелами за неприятельской батареей.

На позиции батареи обстановка почти неизвестна. Спрашиваю по телефону командира. Он сообщает, что все хорошо, наша пехота почти беспрепятственно продвигается вперед, лишь кое-где видны отдельные цепи германцев, быстро отступающие. Наступают сумерки и как то быстро, незаметно подходит темная ночь. Мы приготовляемся к ночной стрельбе, приготовляем фонари, зажигаем фонарь на искусственной точке наводки.

Ружейная стрельба разгорается иногда до большой интенсивности, и тогда ее прорезывает сухой треск пулеметов. Один раз, откуда-то спереди, издалека, доносится дружное "Ура!". Но с наступлением темноты наступает полная тишина. Лишь кое-когда раздается одиночный выстрел. Мы устраиваемся на ночь, принесли соломы и, установив надлежащий порядок, укладываемся спать. Но мне спать удается лишь урывками, то кое-какие приказания, то приходит на батарею командир и благодарит за работу, рассказывает о том, что видел. Он очень доволен. Мы справились с германцами и с германскими батареями. Так сбивали немецкие цепи, пытавшиеся зацепиться на нескольких позициях. Ночь идет, общая обстановка для нас неясна, но мы чувствуем себя спокойно.

Около 23 часов приезжает от командира дивизиона, который находится при начальнике колоны, разведчик с приказанием 1-ой и 2-ой батареям сняться с позиции, пройти деревню Скотау и у перекрестка шоссе на северной окраине деревни присоединиться к Муромскому полку. С большим трудом в такой темноте, что буквально не видно головы лошади, на которой сидишь, снимаются батареи с позиции и выходят на шоссе. Проходим деревню. Вот перекресток.

Отсюда отходит вправо шоссе, идущее через д. Франкенау к северной окраине города Нейденбурга. Подходит командир дивизиона и сообщает, что из штаба корпуса прибыл офицер генерального штаба, который, по приказанию командира корпуса, отведет Муромский полк и наши две батареи к городу Нейденбургу в резерв корпуса. Нам нужно подождать пока соберется Муромский полк. Мы слезаем с лошадей и ждем. Но уже через несколько минут происходит нечто неожиданное.

В нескольких шагах от нас, на шоссе, сходятся два силуэта, по голосам узнаем начальника колонны, генерал-майора Ильинского, и командира Муромского полка, полковника Новицкого. Между ними происходит приблизительно следующий диалог:
- Это Вы, Федор Федорович?
- Я, Ваше Превосходительство
- Получено следующее приказание от командира корпуса: по имеющимся сведениям против Вашей колоны противник располагает лишь слабыми силами, а потому приказываю выделить Муромский полк и 2 батареи и передать в мое распоряжение. Приведет полк капитан Д. Так вот, Федор Федорович, собирайте полк и идите. Батареи уже здесь. Нужно все проделать возможно скорее, так как придется двигаться вдоль фронта корпуса и в некоторых местах даже в сфере ружейного огня противника, а потому надо успеть пройти эти места в темноте
- Ваше Превосходительство, к сожалению, должен доложить Вам, что, по видимому, у командира корпуса сложилось не совсем правильное представление об обстановке у нас. Принужден откровенно сказать, что полк я потерял. Еще в самом начале боя, я лично повел 4-й батальон к деревне Михалкен и там расположил его, возложив на него задачу прикрывать левый фланг боевого порядка корпуса. Вернулся я уже в темноте и остальных 3-х батальонов не нашел. Все попытки установить с ними связь не привели ни к чему. Я разослал всех имевшихся в моем распоряжении конных. Наконец, послал адъютанта и сейчас остался совершенно один. Из того, что мне удалось узнать из опроса отдельных людей и нескольких раненых, обстановка лишь рисуется следующим образом:
1-й батальон, стремясь оказать поддержку Нижегородскому полку, неосторожно вошел на перешеек между озерами, там попал под перекрестный пулеметный огонь и, правда, по туманным и не вполне проверенным сведениям раненых, был уничтожен вместе с бывшей при нем пулеметной командой. Имеются довольно определенные сведения, что доблестный командующий 1-м батальоном, капитан Ю., убит.
2-й и бывший в полковом резерве 3-й батальоны тоже ввязались в бой и были вовлечены в засаду в пересеченной и лесистой местности левее озер. Боюсь, что крик "Ура!" был их предсмертным криком. Я повторяю, некоторые из посланных мною вперед ординарцев, проехав версты 2-3 вперед, вернулись, не найдя никого; я послал их опять, но трудно рассчитывать, чтобы в такой темноте они что-либо выяснили. Таким образом, в моем распоряжении сейчас находится лишь один 4-й батальон. Его я могу во всякое время вызвать сюда, но едва ли это удовлетворит командира корпуса, и тем более едва ли будет целесообразно уводить отсюда последний сохранившийся батальон.

Полковник Новицкий излагал все весьма обстоятельно, и в голосе его слышалась скорбь. После минутной паузы начальник колоны спросил:
- Так что же нам делать?
- Я лично имею донесение командира Нижегородского полка, что на его участке положение вполне благоприятное, есть незначительные потери, но еще большие у противника. Нижегородцы взяли пленных и 2 пулемета. Сообщает он также и о том, что вошел в связь с нашей 2-й бригадой и находится в соприкосновении с вашими батальонами. Может быт можно через Нижегородский полк связаться с батальонами Муромского полка?
- Ваше Превосходительство, а это донесение не устарело ли? Со времени этого донесения может быть и произошли те печальные события, о которых я докладывал
- Может быть. Так все же, что нам делать? Как Вы думаете, Федор Федорович?
- Я думаю, что до утра нам не удастся выяснить обстановку. Следует донести подробно командиру корпуса о том, что происходит у нас и принять все меры, чтобы не позволить противнику воспользоваться успехом. Впрочем, я думаю, и немцы в такую тьму не решатся что-либо предпринять
- Ну что же делать, придется поступить так, как Вы говорите. Пойдемте, тут недалеко есть сторожка, там мы напишем донесение командиру корпуса.

Оба силуэта скрылись во тьме. Весь этот диалог был ушатом холодной воды, вылитой на нас. Первый бой и сразу такая неразбериха. Вскоре командир дивизиона принес приказание батареям занять старые позиции и быть готовым к отражению возможной ночной атаки противника. Легко сказать занять старые позиции!
Во первых их не найдешь, а во вторых погубить лошадей в орудийных окопах. Но приказание нужно было исполнять. Сразу же всех охватила какая то тревога и жуть, а моментами апатия. Решили занять новые позиции поблизости от старых. Направление орудиям придать приблизительное по буссоли.

С трудом батареи повернули кругом на узком шоссе и потянулись назад. Мне командир батареи приказал остаться у перекрестка и наблюдать за всем, что произойдет в штабе колоны и сообщать в батарею. Командир дивизиона решил идти с батареями. Я стал ходить по шоссе у сторожки, куда вошли начальник колоны и командир Муромского полка. Вскоре они и еще кто-то с ними вышли на шоссе. Затем в темноте я услышал заглушенный шум мотора это уезжал в штаб корпуса офицер генерального штаба.

Была полная тишина. Генерал Ильинский и полковник Новицкий постояли на шоссе и тихо стали ходить. Я старался не потерять их. Прошло минут 15. Вдруг вблизи я услышал твердые уверенные шаги и передо мной вырос темный силуэт, можно было рассмотреть винтовку на ремне.
"Позвольте узнать, где командир Муромского полка?" - строгим явно солдатским голосом спросил у меня прибывший.
Не успел я ответить, как раздался голос полковника Новицкого: "Я здесь, кто меня спрашивает?".
- Посыльный от 1-го батальона, Ваше Высокоблагородие!
- Иди сюда, где батальон. Докладывай.
Солдат обстоятельно начал докладывать, все время прерываемый нетерпеливыми вопросами.
- Батальон верст 5 впереди, по вот этому шоссе
- А где капитан Юрьев?
- Сидят на самом шоссе
- Потери в батальоне большие?
- Никак нет, может есть несколько человек раненых; а и немцев мы здорово набили и пленные есть
- А где 2-й и 3-й батальоны, ты знаешь?
- Так точно знаю. Раньше за озером были, а потом, как прошли вперед, так от них связь приходила. Сказывал тоже немцев погнали. Пушки чуть было не захватили
- Ну что ж давай донесение.

Начальство ушло в сторожку. Едва дослушав диалог, я быстро, насколько позволяла темнота, поехал к дивизиону. С большим трудом я нашел свою батарею, и то лишь благодаря шуму колес, фырканью лошадей, отдельным словам, произносимым в полголоса, да огонькам орудийных фонарей. Позиция уже была намечена. Несколько орудий стояли на позиции и отмечались по ночной точке наводки, а остальные еще устанавливались. Я тотчас же доложил о слышанном мною. Настроение сразу поднялось. Однако на позицию все же продолжали становиться. Снова появилась солома и скоро все, кроме наряда, легли спать, чтобы хотя сколько-нибудь отдохнуть.

Около 1 часа пришло приказание снова идти на перекресток шоссе. Теперь ночь не казалась такой темной. У перекрестка по обеим сторонам шоссе лежали батальоны Муромского полка. Как только подошли батареи, пехота поднялась и вытянулась по шоссе на деревню Франкенау. Было сообщено, чтобы ни в коем случае не отставать и соблюдать полную тишину и вообще порядок, положенный при ночных движениях, вблизи противника.
Впереди шел весь Муромский полк, затем 1-я, а за нею 2-я батареи. По видимому все понимали необходимость пройти опасные места еще в темноте, потому что батареи шагом не поспевали за пехотой, то и дело приходилось рысить. Отсталых не было.

Вскоре мы вышли в расположение 2-й бригады 6-й дивизии. То и дело уже в предрассветных сумерках на шоссе видны были фигуры отдельных солдат, а в стороне от шоссе патронные и пулеметные двуколки. Когда мы проходили через деревню Франкенау, пересекая ее северную окраину, то увидели над одним домиком с освещенными окнами, слабо мерцающий фонарь. Я подъехал к дому - это оказался перевязочный пункт Симбирского полка. В центре небольшой группы офицеров Муромского полка стоял врач и что то говорил нервным голосом.
"Потери огромны. Через мой перевязочный пункт прошло около 600 человек, а сколько еще не убранных!"
И он начал перечислять фамилии убитых и раненых.

За деревней Франкенау шоссе уклонялось несколько к югу и уходило от боевых линий. Лишь хвост 2-й батареи немцы заметили и обстреляли дальним огнем - потерь не было. На рассвете мы подошли к северной окраине города Нейденбурга. Влево отходило шоссе на деревню Орлау. На нем стояло несколько автомобилей - это был штаб корпуса и можно было увидеть самого командира корпуса. На этом шоссе было порядочное движение - шли одиночные люди, проезжали конные. Казаки из корпусной конницы осматривали всех солдат, пропускали раненых и идущих по служебных делам, а всех прочих поворачивали назад.

После 15-20 минутного привала командир корпуса пропустил мимо себя Муромский полк и наши батареи, поздоровался и приказал наступать с целью поддержать и привести в порядок 1-ю бригаду 8-й пехотной дивизии. Муромцы развернулись и пошли вперед. Батареи наши заняли позиции здесь же у шоссе. Впереди верстах 4-5 держались остатки 1-й бригады 8-й дивизии, где то там же были и батареи 1-го дивизиона 8-й артиллерийской бригады. Из того, что дошло до меня, было ясно, что Муромский полк были двинут вперед лишь для того, чтобы морально поддержать и подтолкнуть вперед 1-ю бригаду 8-й дивизии, сильно потрясенную тяжелым боем.

Когда Муромские цепи были от нас уже верстах в 3-х, над ними появились дымки шрапнели, еще одна, другая очередь и все стихло. Мы спокойно стояли на позиции. Вскоре распространились известия, что немцы отступают по всему фронту. Еще утром Муромский полк вернулся и расположился биваком у северной окраины Нейденбурга, батареям было приказано присоединиться к нему.

Бой у деревни Франкенау 10-11 августа 1914 г.

В тот же день часов около 15-ти я получил разрешение поехать на поле сражения у деревни Франкенау. Там бой вела 2-я бригада нашей дивизии. По рассказам участников дело протекало следующим образом. Около полудня 10 августа колона Оренбургского казачьего полка, двигавшаяся в авангарде корпуса по шоссе на деревню Франкенау была обстреляна артиллерийским огнем, не дойдя еще до вышеназванной деревни.

Казаки отошли за правый фланг развернувшейся пехоты, после короткого боя вытеснившей противника из деревни. За деревней начинался отлогий подъем в версты 3 и на гребне были видны окопы, между прочим, резко выделявшиеся желтыми высокими полосами песочных брустверов. Складывалось впечатление, что в смысле применения к местности и маскировки окопов немцы полные профаны. Впрочем еще и до боя мы могли наблюдать подобные, нелепые с нашей точки зрения, окопы.

Батареи наши с трудом нашли себе закрытые позиции. Пехоте пришлось тоже туго, однако удалось охватить расположение противника и к вечеру окопы были взяты, но немцы задерживались упорно и ночь задержала дальнейшее наступление наших. Артиллеристы с восторгом отзывались о действиях пехоты. Бой протекал как на маневрах. Порыв и храбрость приводила прямо таки в восторг. Захлебываясь рассказывали, как искусно и неудержимо продвигались роты по открытой местности под ружейным и пулеметным огнем. Потери были все же очень велики, особенно в офицерах.

В Симбирском полку выбыло больше половины ротных командиров. Командир полка был ранен, но остался в строю. В Низовском полку потери были несколько меньше, но был убит командир полка. Я поехал к германским окопам. По полю ходили санитары и убирали убитых. У самых окопов довольно часто попадались тела. В одном месте, рота охватывавшая правый фланг вражеского расположения, по видимому попала под меткий пулеметный огонь.
На земле лежала цепь человек в 25 - так и рисовалась картина, как цепь встала, а часть ее сейчас же была скошена. Самые окопы тоже буквально были полны трупов. В окопах стенки в рост человека были забрызганы мозгами. Я взглянул назад. Обстрел из окопов был прекрасный. Трудно было себе представить, как можно было приблизиться к ним. Впоследствии я слышал от пехотных офицеров, что большую помощь оказала артиллерия. Германцы, по видимому, не могли высунуть голов из окопов.

Вообще отзывы пехоты об артиллерии были также восторженны. Оба рода оружия рассыпались друг перед другом в комплиментах. Зарождалось взаимное уважение и доверие так необходимое в бою. За окопами, там и здесь, лежали многочисленные тела убитых немцев. В одном месте непосредственно за гребнем с пехотными окопами, стояли еще 2 гаубицы, а около них трупы 2-х офицеров и, сколько можно было судить, почти всех номеров - все были перебиты шрапнельными пулями.

Для нас, артиллеристов, интересно было отметить постановку гаубиц непосредственно за пехотными позициями. Вероятно, это было сделано с целью иметь возможность открывать огонь по удаленным целям. Дальность шрапнельного огня германской гаубицы калибра 105 мм была совершенно недостаточна - 3,5 версты. Трудно было судить, чьи потери больше. Вероятнее всего, что они были приблизительно одинаковы. Наши артиллеристы говорили, что пехота в неудержимом порыве вперед не достаточно выжидала действия огня, в некоторых случаях, со слишком большой дистанции, шагов в 300-400, бросалась в штыки.

На утро 11 августа снова завязался бой. Но немцы не выдержали натиска с фронта 2-й бригады 6-й дивизии и во фланг Нижегородского полка и вскоре начали отходить. Наши преследовали их верст 12, захватывая одиночных отсталых и отдельные отбившиеся группы. Сколько можно было судить, противник был несколько деморализован и приведен в беспорядок. Было несколько случаев, что дозоры приводили группы в 20-30 сдавшихся немцев.

Бой у деревни Орлау 10-11 августа 1914 г.

На фронте 8-й дивизии день 10 августа прошел приблизительно следующим образом. Правая колона 1-я бригада дивизии, двигаясь по шоссе на д. Орлау, натолкнулась неожиданно на противника. Авангард, по невыясненной причине, следовал слишком близко к колоне главных сил - шагах в 400. Вообще не были приняты надлежащие меры охранения и когда авангард - два батальона Черниговского 29-го пехотного полка, втянулись в деревню Орлау, а главные силы подошли к ней вплотную, непосредственно из домов, засевшие в них германцы, открыли пулеметный и ружейный огонь в упор.

Произошло замешательство, а затем ожесточенный рукопашный бой, длившийся около часа. Во время этого боя, командир Черниговского полка полковник Алексеев схватил знамя и бросился с ним вперед. Полковник Алексеев был убит, и знамя на момент попало в руки германцев; вокруг знамени дрались всем, чем попало. В конце концов, знамя было отбито при содействии Полтавского полка, но части бригады были приведены в полное расстройство. Отдельные беглецы устремились назад, распространяя панику.

Командир бригады генерал-майор Богатский, последние несколько лет перед войной занимавший должность начальника окружной гимнастической школы, не проявил надлежащего мужества. Боем не руководил и, объявив себя контуженным, отправился в тыл (в последствии он был отрешен от командования бригадой командиром корпуса). Но расстроенная бригада кое-как продержалась до ночи, когда командир Полтавского полка полковник генерального штаба Гаврилица, сам раненый, но оставшийся в строю, донес командиру корпуса, что не может продержаться ночь и принужден отойти несколько назад.

Говорили, что лишь личному суровому влиянию командира корпуса следует приписать то, что бригада удержалась все же до утра, а не откатилась назад. На утро германцы, обходимые слева частями 6-й дивизии и под угрозой возможного обхода со стороны соседнего 13-го армейского корпуса, отошли. Военнослужащие Черниговского и Полтавского полков накоротке, но энергично преследовали противника, и немцы принуждены были бросить часть своего бивака.

1-я бригада 8-й дивизии понесла огромные потери. Говорили, что от двух полков полного состава осталось лишь три с половиной тысячи. Во 2-й бригаде 8-й дивизии бой протекал нормально, сколько могла она оказывала поддержку своей бригаде. Подробностей ее действий я не знаю. Потери в ней умеренные. Так кончились два дня боя 10 и 11 августа для 15 армейского корпуса. Противник был сбит. Настроение в частях было в общем приподнятое и лишь смущали большие потери и большое утомление.
Еще вечером 11-го августа стало известно, что 12-го предполагается дневка. Однако до утра 12-го августа определенного ничего не было известно. Затем кто то сообщил, что корпусный командир просил о дневке, но в этой его просьбе было отказано и что сейчас он еще раз послал донесение в штаб армии с настоятельной просьбой о том же, указывая, что корпус вынес тяжелый бой, что необходимо привести себя в порядок и пополниться снарядами. Батареи 2-го дивизиона 6-й артиллерийской бригады выпустили весь свой боевой комплект и целиком снаряды одного парка.

Главное, командир корпуса указывал на опасность движения вперед, имея не обеспеченным левый фланг части 23-го армейского корпуса еще не подошли. Наконец, лишь около полудня 12-го августа мы получили приказание, что сегодня дневка. Я побывал в городе Нейденбурге, около которого мы с Муромским полком продолжали стоять. Город был наполовину сожжен. Жителей почти не было. Однако, в одном уцелевшем ресторанчике можно было получить кое-что поесть и выпить стакан прекрасного пива. У здания, занимаемого штабом корпуса, стояли уже привезенные трофеи - 2 гаубицы и штук 6 пулеметов.

Как раз, когда я был в городе, их осматривали французский и сербский генералы и английский майор. Был я также в госпитале, теперь переполненном нашими ранеными. Я, участник Японской войны, никогда не видел такого количества раненых. Все комнаты, лестницы, коридоры большой казармы были завалены ими, было не мало и германцев. Однако, несмотря на успешный бой, на верхах не особенно уверенно смотрели в будущее.

12-го августа мимо нашего бивака на автомобиле из штаба армии проезжал полковник генерального штаба Крымов, начавший службу в нашей бригаде. Он зашел к нам, в батарею, поговорить с сослуживцами, сообщил, что оперативная часть штаба армии переходит из Остроленки в Нейденбург, о положении же армии говорил, что оно весьма трудное и серьезное. В тот же день Муромский полк провожал своего командира, полковника генерального штаба Ф. Ф. Новицкого, назначенного командующим 1-ой бригадой 8-ой пехотной дивизии. В прощальной речи он также подчеркнул серьезность положения армии.

Но для нас, рядовых офицеров, все это было непонятно, мы видели лишь, что бой с равными, а по некоторым признакам даже превосходящими силами противника, был выигран нами. Мы знали, что еще ни один корпус армии не имел серьезных столкновений, и нам казалось непонятным пессимистическое настроение верхов. В общем, эти предубеждения ни на меня лично, ни на окружающих не произвели особенного впечатления. Что германцы враг серьезный, мы привыкли думать и раньше, а предшествующий бой, пожалуй, даже поколебал несколько это мнение о них.

Взятие города Гогенштейн.

12-го августа вечером, как всегда, был получен приказ по корпусу на 13 августа. Движение корпуса намечалось следующим образом.
Первая колона (правая) полковника Новицкого - 1-ая бригада 8-ой дивизии с ее артиллерией и Муромский 21-й пехотный полк с 1-ой и 2-ой батареями 6-ой артиллерийской бригады бригады следует от дереревни Орлау через перешеек между озерами N... на город Гогенштейн, обходя его с северо-востока.
По шоссе между озерами следуют части 13-го армейского корпуса.
Следующая колона 2-ая бригада 8-ой дивизии с ее артиллерией - следует прямо на город Гогенштейн.
2-я бригада 6-ой пехотной дивизии наступает к западу от города Гогенштейн.
Левая колона Нижегородский 22-ой пехотный полк с 3-й батареей 6-ой артиллерийской бригады имеет направление на деревню Мюлен по северо-западному берегу озера Мюлен.
Западнее озера Мюлен наступает 2-й пехотная дивизия 23-го армейского корпуса

Для того, чтобы своевременно выступить из деревни Орлау, Муромский полк с нашими батареями выступает с бивака у северной окраины города Нейденбурга в 4 часа 13-го августа. В деревне Орлау мы застали уже приготовляющимися к выступлению Черниговский и Полтавский полки. Я побывал на месте боя. Большая братская могила возвышалась на месте борьбы за знамя Черниговского полка. Убитых германцев еще лишь кончали хоронить.

От полков было впечатление, что они несколько отошли от пережитого и настроение у них хорошее, даже казалось, что они хотят исправиться. Двинулись вперед. На этот раз движение шло медленно. Местность была чрезвычайно пересеченная, местами покрытая густыми перелесками, кое-где попадались группы домов и небольшие деревни. Походное охранение продвигалось медленно, тщательно осматривая местность дозорами. Изредка спереди доносились одиночные выстрелы.

Когда мы уже подходили к южной оконечности озера N... то с возвышенности, вправо от себя, у деревни Яблонкен увидели большой палаточный лагерь, раскинувшийся на открытой высоте. Это был бивак всего 13-го армейского корпуса. Зрелище было совершенно непривычное для нас или, вернее, от какого мы отвыкли. На наших глазах бивак начал сниматься. Вскоре, уже на перешейке, на нашем пути встретилась боковая походная застава, насколько помню, Невского полка. Когда мы подходили к северной оконечности озер, мимо проехал рысью разъезд пограничников, бывших корпусной конницей в 13-ом армейском корпусе.

На перешейке, между озерами, оказались окопы даже с проволокой, правда, жиденькой, но немцы их не занимали. Окопы опять не маскированные, выкопанные по шнурку и видимые с любого расстояния. Когда мы миновали озера и повернули на запад, то встретили идущий нам навстречу Оренбургский 2-й казачий полк. Командир казачьего полка сообщил, что город Гогенштейн, после короткого боя, занят 2-ой бригадой 8-ой пехотной дивизии. Сам полковник Ситников был легко ранен и под ним была убита лошадь.

Он рассказывал, какие затруднения создают работе конницы велосипедисты, по большей частью, одетые в штатское. Они обстреливают дозоры, перехватывают донесения и все время беспокоят разъезды. Он же говорил с возмущением по поводу того, что приказано не портить железных дорог. "Мои разъезды доходят чуть не до Остероде, а у нас под носом немцы разъезжают в эшелонах; вот и сейчас один батальон их выгрузился у меня на глазах. Не понимаю, чем можно объяснить такое приказание".

Бой у озера Мюлен.

Лишь к вечеру мы вступили в город Гогенштейн и расположились квартиро-биваком. Однако, ночью нас разбудили. Было приказано Муромскому полку и двум батареям идти на левый фланг корпуса к Невскому полку (1 пехотная дивизия 13-го армейского корпуса). К рассвету 14-го августа мы прибыли в деревню Паульсгут. Здесь узнали, что накануне Нижегородский полк наткнулся у северной оконечности озера Мюлен, перед деревней того же названия, на сильно укрепленную позицию германцев, атаковал ее, понес большие потери, но взять не мог. Теперь сюда стягивается вся дивизия и целью действий ее является деревня Мюлен. По видимому, этой операции придавалось большое значение. Я слышал, как кто-то из штаба дивизии сказал: "Теперь либо мы немцам устроим Седан, либо они нам".

В утренних сумерках командиры батарей выехали на рекогносцировку позиций и вскоре батареи были вызваны на позиции.
2-я и 3-я батареи занимали позиции у северной оконечности озера Мюлен.
1-я , 5-я и 6-я батареи в центре на западном скате высоты в кустах.
1-й взвод 1-й батареи был поставлен отдельно для стрельбы в северо-западном направлении
4-я батарея за высотой к северу
мортирная батарея 15-го мортирного дивизиона - почти в затылок 1-й батарее, но за гребнем.

Нижегородский пехотный полк лежал по обеим сторонам шоссе Гогенштейн-Мюлен.
Низовский полк развернулся к северу от позиции 1-й и 6-й батарей
Муромский полк расположился еще севернее
Симбирский полк уступом за правым флангом Муромского полка, а затем, также наступал севернее Муромского полка
2-я бригада 8-й дивизии прикрывала операцию с севера.

В сторону противника кругозор был весьма ограничен. Влево простиралось узкое, но длинное озеро Мюлен, за ним видны были горы, покрытые лесом. К северу от озера несколько домов деревни Мюлен и равнина перед ней. Самая деревня как-то маскировалась складками местности. Дальше к северу горизонт закрывался полосой леса, тянувшегося параллельно нашему фронту в саженях 800(1600 м) от него. Сколько можно было видеть на север, лес тянулся до пределов видимости. В одном месте, далеко за лесной полосой, чуть-чуть выглядывала голая возвышенность, и на ней можно было рассмотреть окопы. Там же мы предполагали и артиллерию противника, дистанция до нее была около 5 верст.

Сколько я уяснил, операция нашей дивизии состояла в том, что, опираясь на Нижегородский полк, остальные полки дивизии должны были наступать через лесную полосу, стараясь захлестнуть расположение противника с севера. Заняв на рассвете позиции, батареи постепенно открыли огонь, сначала по деревне Мюлен и по окопам перед нею. Затем частью приходилось переносить огонь по германским батареям, часть которых была обнаружена на противоположном берегу озера Мюлен. Вскоре оттуда артиллерийский огонь совершенно прекратился.

С самого утра германская тяжелая гаубичная батарея обстреливала редким, но методичным огнем расположение Нижегородского полка, цепи которого лежали, окопавшись, в нескольких сотнях шагов от позиций противника. Несмотря на все усилия, эту батарею найти нам не удалось. По звуку выстрелов можно было определить, что она стоит где то за высотой, что выглядывала из за полосы леса. Батареи нашей группы начали обстреливать высоту и площадь за нею, пользуясь картой, ибо разрывы свои можно было наблюдать лишь на самой вершине.

После нескольких очередей тяжелые снаряды стали приближаться к нам, но, по видимому, немцы предполагали, что наши батареи расположены позади гребня, почему и обстреливали местность за ним. При этом попало мортирной батарее - один тяжелый снаряд попал в орудийный окоп, была исковеркана мортира, убит офицер и выведена из строя вся прислуга этой мортиры. Вообще, несмотря на то, что наши батареи занимали позиции на скате, обращенном к противнику, и лишь маскировались кустами, немцы нас не могли найти до самого вечера. Лишь один раз, когда к нашей батарее подвезли зарядные ящики с пополнением снарядов, вероятно, по пыли немцы будто догадались, и несколько очередей шрапнелей разорвалось над батареей, но уже через несколько минут огонь германской батареи был перенесен на сзади лежащий гребень и за него. Вероятно пыль и, возможно, наблюдаемые германцами вспышки от наших выстрелов казались им выходящими из за гребня.

Батареи средней группы были объединены под общим командованием командира 2-го дивизиона 6-й артиллерийской бригады и держали телефонную связь с ближайшим Низовским полком, откуда и получали сведения об обстановке. Бой тянулся как то вяло. Ружейной стрельбы не было слышно, вероятно ее скрадывали леса и складки местности. Своей пехоты тоже видно не было. Лишь часов около 11 на севере показались цепи, двигавшиеся на запад. Это был Муромский полк, пошедший в наступление.

Цепи Низовского полка, лежавшие на линии батареи, тоже как-то незаметно скрылись. Лишь только Муромцы вошли в лесную полосу, как лес заклубился от разрывов тяжелых бомб и шрапнелей. Впечатление от огня, даже глядя со стороны, было очень велико. Как то наша пехота перенесет его. С другой стороны, конечно, немцы не могли наблюдать за движением наших цепей по лесу. Наступление пехоты началось. Для связи от батарей были высланы передовые наблюдатели, но существенной пользы они не принесли, так как чрезвычайно трудно было поддерживать связь с батареями, а главное в чрезвычайно пересеченной лесистой местности наблюдатель скоро терял возможность ориентироваться, а из лесу и наблюдать. Словом пехота действовала самостоятельно.

Один раз от Низовского полка прибыл офицер, приблизительно указавший на карте расположение германских батарей - оно совпало с нашими предположениями и мы снова открыли огонь по высоте за лесом. Все же главный огонь артиллерии велся по деревне Мюлен и по высотам за нею. Часов около 15 передали по телефону, что деревня Мюлен занята нашими и артиллерии следует перенести огонь дальше. Однако через час сообщили, что взята не деревня Мюлен, а какой то хутор, самая же деревня находится в руках противника - такие противоречивые сведения приходили несколько раз. В общем чувствовалась какая то неопределенность и это в течение всего боя.

Часов около 16, когда я был на наблюдательном пункте у командира батареи, стало известно, что по дороге внизу мимо позиции 1-го взвода нашей батареи идет группа раненых Низовского полка. Я тотчас же пошел туда и, встретив знакомого офицера, по старался что либо узнать. Он очень охотно нервным, возбужденным от пережитого голосом, начал отрывисто рассказывать:
"В лесу обстреляла артиллерия, знаете, деревья валятся, ветки ломаются ужасно. По стрелялись немного с Муромским полком, - вечно у нас связь хромает, - потом разобрались. Лес густой. На нескольких деревьях нашли немцев с пулеметами, сняли их как воробьев. Все же немцев здорово побили! Наш полк опять отличился!"

Я прервал его:
- Да где же это все происходило? Не можете ли вы хотя приблизительно указать, где полк?
- Там в лесу. Там где-то есть железная дорога, мы перешли через нее, захватили там человек 40 немцев
- А вот эта высота занята или нет?
Поручик посмотрел на карту, протянутую мною.
- А, ей-Богу, не знаю. Там в лесу ничего не поймешь. Кто его знает, может быть и занята. Не могу я сейчас сообразить.
Видно было, что он не в состоянии сосредоточиться на чем бы то ни было. Я пожелал ему скорейшего выздоровления, и он ушел, продолжая возбужденно что то рассказывать о подвигах полка.

Положение не разъяснилось. Добиться чего-либо по телефону от Низовского полка не было возможности. В штабе дивизии также ничего определенного не могли сообщить. Солнце заходило, наступали сумерки. Бой затих совершенно; не было слышно ни артиллерийского, ни ружейного огня. И в это время от Низовского полка была передана телефонограмма весьма краткая:
"Прошу преследовать огнем отступающего по всему фронту противника".
Больше выяснить не удалось ничего. Начальник артиллерийской группы приказал 1-й и 5-й батареям открыть огонь на предельную дистанцию. Мы дали несколько очередей и прекратили стрельбу.

Я снова поднялся на наблюдательный пункт. Становилось уже совсем сумрачно. Вдруг после характерного усиливающегося ворчания, с оглушительным треском, между наблюдательным пунктом и батареей, разорвалась тяжелая бомба, и следом за ней еще и еще. Это было огневое нападение. Бомбы рвались около батареи, окутанной дымом, засыпаемой землей и осколками. Обстрел продолжался минут 20; вокруг батареи было насчитано 20 воронок. Прямых попаданий в орудия или в окопы не было, но были воронки в шагах 4-5 от окопов. Потерь не было, к нашему удивлению.

После обстрела 1-й батареи, немецкая батарея перенесла огонь на 5-ю батарею и выпустила, примерно, столько же снарядов. Потерь не было, хотя, например, одна бомба попала в гору лотков с тротиловыми гранатами. Гранаты не взорвались, только завалилась задняя крутость ровика для прислуги, но находящиеся в нем люди не пострадали. Мы пришли к выводу, что германцы обнаружили наши две батареи по вспышкам, когда мы стреляли в сумерках. Наступила снова полная тишина. Что впереди, что у нас - ничего неизвестно. Мы начали устраиваться на ночлег. Часов около 22 пришло приказание батареям идти на ночлег в деревню Паульсгут.

Ночью прибыли и сбились во дворе дома, в котором помещался штаб дивизии. Здесь же находилась уже часть Муромского полка. Нескольких рот недосчитывались целиком. Они где-то затерялись в лесу. Настроение в штабе было какое-то расстроенное. О чем-то совещались, что-то доносили. Часов около 24, я помню это отчетливо, прибыл откуда-то спереди солдат с донесением. Вот его почти точное содержание.
"Занимаю часть деревни Мюлен. У меня под командой 80 человек солдат разных рот. Офицеров нет. Патронов нет. В сарае держу 300 пленных немцев. Очень прошу прислать подкрепление и кого-нибудь из господ офицеров. Старший унтер-офицер X".

Я лично слышал, как кто то из штаба читал это донесение вслух. Начальник дивизии недоверчиво покачал головой. После нескольких минут, вероятно, совещания, по направлению к деревне Мюлен был послан верхом адъютант штаба дивизии с семью казаками проверить правдивость показания. Около 1 часа он вернулся и сообщил, что не доезжая до деревни Мюлен он был обстрелян и потому не мог продвинуться дальше. Приблизительно в это же время был и отдан по дивизии приказ на следующий день. До меня он дошел в весьма краткой форме: "Завтра повторить сегодняшний маневр".

В голове зародилась целая вереница вопросов.
Что же это такое?
Ведь это же не на тактических занятиях.
Что же было сегодня днем?
Ведь нам сообщили непосредственные участники боя об успехе. Все перепуталось. Никто ничего не знал, или не хотел сказать. Кругом начинался заметный упадок духа. Но усталость физическая взяла свое. Бивак погрузился в сон.

Наступило 15 августа. Как и накануне батареи на рассвете заняли, после некоторого колебания, вечерние позиции. Снова Низовский полк лежал на линии батарей. Мы огня не открывали, не было ни целей, ни была известна обстановка. От Низовского полка узнали, что накануне они далеко проникли в лесную область, что от связи Нижегородского полка слышали о занятии нашими деревни Мюлен и что, наконец, уже вечером из штаба дивизии получили приказание вернуться в исходное положение. Почему, отчего, никто не мог объяснить.

Часов около 8 внезапно из полосы леса перед фронтом центральной группы наших батарей и к северу появились цепи, это были несомненно немцы. Батареи открыли огонь. Немецкая пехота все продвигалась к нам. То там, то здесь, между облачками разрывов шрапнели можно было видеть группы стрелков поднимающихся с земли и быстро бегущих вперед. Прицел уменьшался. С батареи ничего не было видно, но все понимали, что враг приближается. Обстрел нашей батареи вправо был ограничен 6-й батареей. Стрелять на малых прицелах через ее голову было опасно. Вскоре пришлось огонь правого фланга нашего взвода перенести левее, чтобы, в случае преждевременных разрывов, разлетающимися пулями не поразить своих.

Вот уже прицел нашей батареи 12. Скоро перейдем на картечь. И внезапно прицелы начинают расти быстро, быстро, значительно быстрее, чем они уменьшались. Атака отбита, 6-я батарея дает еще несколько очередей и наступает тишина. Командир батареи по телефону сообщает, что остатки германской пехоты бежали в лес. Но вот опять команды, снова беглый огонь, снова прицелы уменьшаются, но, однако, на этот раз не доходят до прежнего минимума. И на этот раз немцы отбиты.

Почему то рождается уверенность, что они больше не сунутся. Вот и командир батареи сзади на наблюдательном пункте сделал несколько шагов в сторону батареи и кричит:
"Спасибо за блестящую работу! Атака отбита!".
Ответ солдат сопровождался громким: "Ура!".
Летят в воздух фуражки. Я прошу разрешения у командира подняться на наблюдательный пункт и посмотреть на результат нашей работы. Получаю разрешение и через несколько минут уже смотрю в трубу Цейса. Медленно тают еще клубы дыма от разрывов, постепенно очищая просветы между кустами. А там лежат тела убитых и копошатся, как черви, раненые. Сколько можно рассмотреть между кустами их много. Возвращаюсь на батарею и рассказываю о виденном. Все довольны, снова общий подъем настроения и оживление.

Отступление.

Некоторое время пребываем в полном бездействии. Все тихо. Потом до нас доносится с севера оживленная и все усиливающаяся и приближающаяся к нам ружейная стрельба. Командир на наблюдательном пункте усиленно всматривается туда. Наш 1-й взвод ведет оживленный огонь. От начальника артиллерийской группы получается приказание об отходе. Первой отходит 6-я батарея, затем 5-я и последней 1-я. С фронта противника нет. 6-я батарея уже снялась. Снимается 5-я батарея. Подают передки и нам.

Немцы вероятно заметили пыль и открывают жестокий огонь по батарее. Это уже хуже - оставлять позицию под огнем. Но вот уже все орудия и зарядные ящики надеты на передки и батарея вытягивается прямо налево в сторону позиции 5-й батареи. Но моей лошади нет. Нет и передка 4-го зарядного ящика, при котором была моя лошадь. Между тем, батарея, окутываемая дымом разрывов, быстро уходит. Как же быть мне. Приходит мысль о том, что нельзя бросать зарядный ящик. После некоторого колебания решаю идти к 1-му взводу - он моей полубатареи и ведет сейчас огонь, а 6 орудий батареи доведет до деревни Паульсгут, куда приказано отступать, поручик Б. - второй старший офицер батареи.

При продолжающих еще рваться шрапнелях, переваливаю через гребень между батареей и взводом, но едва лишь успеваю подняться наверх, как падаю в картофель. Ранен в ногу. Нога точно плеть. Встать не могу. Приподнимаюсь. Внизу передо мною наш 1-й взвод. Около него верхом с обнаженной шашкой командир батареи. К взводу спускаются цепи отступающих Низовского полка. Отходят хорошо, в порядке, не прекращая огня, выйдя на линию орудий взвода, залегают. Ни один солдат не проходит этой линии. Видно, части в руках начальника.

Вот из-за гребня впереди появляются сначала отдельные стрелки в касках, а затем цепь. Наш взвод энергично стреляет, но, вероятно, от него немцы еще не видны. Вдруг оттуда спереди доносится треск пулемета. Мой командир, не слезая с лошади, смотрит в бинокль, затем подъезжает к командиру взвода подпоручику С. и что-то указывает ему шашкой. Подпоручик С. подбегает к орудию, отталкивает наводчика, наводит орудие и стреляет. Около одного кустика взвивается фонтан земли, вот еще и еще. Пулемет умолк.

Германская пехота тоже скрывается. Наша пехота встает и идет вперед. Командир батареи с цепью, верхом, тоже двигается вперед. Слышны возбужденные бодрые возгласы. В это время я вижу двух солдат артиллеристов, идущих с лопатами невдалеке от меня. Я зову их и они подбирают меня и несут в деревню Паульсгут. По дороге узнаю, что они 6-й батареи, забыли при отступлении на позиции лопаты и фельдфебель приказал им вернуться и подобрать их.

В деревне оказывается перевязочный пункт нашей бригады. Меня перевязывают. Во время перевязки мимо проезжает разведчик с моей лошадью в поводу. Я за ним посылаю санитара. Оказывается в передке 4-го зарядного ящика были ранены лошади и поэтому он своевременно не прибыл на позицию батареи. После перепряжки, зарядный ящик был взят. Разведчика с моей лошадью послали искать меня. Он объездил позиции и 1-го взвода и батареи, но нигде не мог найти меня. Он же рассказывает, что наши отступают, немцев не видно на фронте и вообще они не преследуют, но с северо-востока и даже со стороны города Гогенштейна видны целые колоны их.

Решаю ехать верхом к батарее. Нога болит не особенно, кость не задета. Сажусь на лошадь и шагом плетусь к тому месту, где должна находиться батарея, но ее уже нет. Расспрашиваю у встречающихся солдат - никто ничего определенного сказать не может. Некоторое время еще объезжаю, согласно туманным указаниям, несколько мест, но батареи не нахожу. Между тем, нога начинает нестерпимо болеть. Повязка просочилась и, кажется, что жмет. Нужно перевязаться. Возвращаюсь в деревню, но перевязочного пункта нет уже. Какие-то встречные солдаты говорят, что впереди уже никого нет.

Поворачиваю на шоссе, что ведет к деревне Ваплиц - туда, по указаниям, ушли перевязочные пункты. С обеих сторон шоссе тянется лес. Мне ничего не видно. Но кругом совершенно тихо. Очень редко попадаются одиночные солдаты. В одном месте с восточной стороны шоссе лес вдруг прерывается широкой просекой, и тогда сквозь нее я вижу поля и двигающихся по ним людьми и повозками. Это отступающие наши части. Сколько я могу определить, двигаются они по биссектрисе угла, образуемого двумя шоссе: Гогенштейн - Паульсгут и Паульсгут - Ваплиц. По видимому, на Гогенштейн идти нельзя.

Можно сразу заметить, что порядка уже нет. Идут одиночные люди, группы их вперемешку с повозками - за дальностью расстояния нельзя рассмотреть какими. Еду дальше на юг. Вдруг натыкаюсь на батальон Муромского полка под командой капитана К., батальон спешно окапывается по обеим сторонам шоссе фронтом на юг или юго-восток.
Что за чудеса!
Подъезжаю и спрашиваю в чем дело. Оказывается, батальон выставлен заслоном против немцев, по сведениям штаба дивизии, обошедших уже озеро Мюлен с юга.
"А впереди вас наших нет уже никого?" - задаю я вопрос.
"Не знаем, послали разведку, вероятно никого"

Я не верю, ведь там должны быть части 23-го корпуса. Еду дальше, несмотря на предупреждения Муромского полка. Еще версты три осталось сзади. Нога болит нестерпимо. Сажусь на седло по дамски, кладу раненую ногу на переднюю луку. Снова впереди какое-то движение. Лес расходится в стороны. Пологий скат версты в две длиной, по видимому, к реке, а там, дальше, крутой и несколько более высокий противоположный ее берег. Осторожно продвигаюсь вперед. Скоро узнаю своих. Это Полтавский полк. Какой-то штабс-капитан восторженно кричит мне:
"Посмотрите, как мы разделали немцев!"

Осматриваюсь. В картофельном поле искусно замаскированные окопы. Из них вылезают военнослужащие Полтавского полка, собираясь в колоны. Впереди по скату до реки масса тел убитых и ползающие, ковыляющие раненые немцы. Наши санитары с носилками ходят и подбирают раненых. Влево опять отходит шоссе, поворачиваю к нему и подъезжаю к опушке леса, недалеко вижу батареи 8-й артиллерийской бригады, снимающиеся с позиции. На окраине леса - перевязочный пункт Черниговского и Полтавского полков. Слезаю с лошади и прошу меня перевязать. Перевязывают немедленно.

Вся опушка леса завалена ранеными немцами, так на глаз их кажется человек 300-400. На самом шоссе собрана группа пленных; подсчитываю кое-как - выходит от 600 до 700 человек. Прислушиваюсь к рассказам и выясняю следующее. 1-й бригаде 8-й дивизии сегодня, т.е. 15 августа утром, было приказано прибыть к селу Ваплиц и заткнуть дырку, образовавшуюся вследствие отступления частей 23-го корпуса. Полтавский полк окопался в картофельном поле. Черниговский полк был оставлен в резерве. Дивизион артиллерии занял позицию за левым флангом Полтавского полка так, чтобы противника, наступающего на них, брать под фланговый огонь.

Бригада германской пехоты, без достаточных мер охранения, неосторожно в колонах перешла реку и наткнулась на позицию Полтавского полка, подпустивших противника на близкую дистанцию. Расстроенные огнем Полтавского полка и артиллерии, германцы были атакованы во фланг Черниговским полком.
"Ни один не ушел назад" - рассказывает мне офицер.
"Начальник их дивизии убит, командир бригады ранен и взят в плен. Одну колонну пленных в 800 человек уже отправили. А это вот уже вторая. Видите сколько раненых здесь, а сколько их еще лежит там на поле, а убитых и не счесть. Кончили бригаду. Отплатили за Орлау!".

Потери у наших прямо до смешного ничтожны. Среди солдат и рядового офицерства большой подъем, но у высшего начальства вид пасмурный и озабоченный. Полки спешно сворачиваются в колонну и выступают. Говорят, что идут к Гогенштейну, где какая-то неустойка у нас. Меня кладут в лазаретную линейку и я не то теряю сознание, не то засыпаю. Смутно, как сквозь туман, вспоминаются отдельные впечатления отступления. Помню по дороге, по которой двигается наша линейка, идут солдаты мрачные, молчаливые, кое-где группы их с офицерами. Винтовки еще в руках, но это уже не части войск, а так, толпа.

Помню, уже ночью, в какой-то деревне раздавшийся вдруг крик: "Кавалерия!", потом дикая беспорядочная стрельба, свист пуль, потом озлобленная чья-то грубая брань. Оказывается, никакой кавалерии германской нет, обстреляли группу своих казаков. После этой паники услышал крик "Осторожнее!". По голосу узнаю 2-го старшего офицера своей батареи, поручика Б. Зову его. Приносят и сажают его в линейку наши солдаты.

Он рассказывает, что часов около 17, на колонну, состоявшую исключительно из батарей нашей бригады, в хвосте которой шла наша 1-я батарея, из леса выскочил эскадрон германской конницы. Взвод, под его командой, был снят с передков. После нескольких выстрелов немцы спешились и открыли ружейный огонь, он был ранен в колено левой ноги. Потом сотня казаков, оказавшаяся по близости, атаковала немцев и прогнала их. Уже когда наступила темнота, на ту же колонну снова напали германские кавалеристы, вероятно, той же силы. Прислуга, ездовые команды связи, разведчики и офицеры открыли огонь из под орудий и передков из револьверов и карабинов. Немцы были отбиты с потерями, успев лишь порубить несколько лошадей.

Утром 16-го августа наши лазаретные линейки прибыли в деревню Орлау. Здесь полковник Новицкий, стоя на перекрестке, давал указания всем проходящим. Чины 8-й дивизии оставлялись здесь, чины 6-й дивизии направлялись им на юг к деревне Грюнфлисен. Я и поручик Б. перешли в лазаретную линейку дивизионного лазарета 6-й пехотной дивизии. В течение дня 16 августа, отрывочно вспоминаю, что долго мы стояли на высотах северо-восточнее города Нейденбург. Над городом рвались шрапнели, там шел бой, но кто его вел, мне не было известно.

К вечеру двинулись дальше. У деревни Грюнфлисен опять видел батальон Муромского полка под командой капитана К. Батальон был в полном порядке и занимал окопы фронтом на город Нейденбург. Это было вечером 16-го августа. Потом все спутывается. Ночное блуждание по просекам бесконечных лесов и, наконец, поляна, на которой после полудня 17-го августа наши линейки были окружены цепями германской пехоты.

Хочется мне отметить еще одну подробность. Уже 16 и 17 августа, т.е. когда сохранившиеся войсковые части были редкостью, по всем просекам и дорогам к русской границе двигались отбившиеся и растерянные отдельные солдаты разных частей. Я видел, как эти солдаты с мрачными лицами держались еще за свое оружие. Уже 17-го августа, впавшие в окончательную панику, врачи дивизионного лазарета несколько раз отдавали общие и в частности, обращавшиеся к отдельным людям, приказания бросать оружие.

Могу засвидетельствовать, что почти никто из солдат винтовок не бросал. Перед самым тем моментом, 17-го августа, когда мы были взяты в плен, собравшаяся около наших лазаретных линеек толпа солдат человек в 300, была увлечена каким-то казаком, крикнувшим:
"Братцы, пойдем пробиваться - там наши теснят немцев!".
Толпа хлынула за казаком на юг. Через несколько минут я услышал частую ружейную трескотню, затем дружный крик "Ура!". А еще через несколько минут на поляну, где стояли линейки, с севера выскочили цепи немцев.

Литература.

Воспоминания полковника Желондковского, старшего офицера 1-й батареи, 6-й артиллерийской бригады, об участии в действиях XV корпуса во время операции армии генерала Самсонова.

Материалы по теме.