Боевые операции Русской армии XIX века в Польше.

После раздела Польши в 1795 году Российская империя включила в свой состав примерно половину территорий бывшей Речи Посполитой. Остальные польские земли отошли к Пруссии и Австрии. Эти новые приобретения имели несколько существенных особенностей, обещавших долгосрочные трудности Российской империи.

Подавляющее большинство дворян на этих территориях были поляками. Дворянство делилось на аристократию (магнаты) и гораздо более многочисленных мелких дворян (шляхту). Магнаты владели огромными личными владениями, включая частные города. Например, Умань принадлежала Потоцким, и их двор по великолепию не уступал некоторым королевским дворам Европы. Как и в России, благополучие магнатов покоилось на крепостном праве.

Шляхта, напротив, влачила жалкое существование, часто не имея ни земель, ни крестьян, ни серьезного имущества. Соответственно, шляхтичи полностью зависели от магнатов, играя роль их клиентов. Несмотря на это зависимое положение, шляхтичи ревностно оберегали свое дворянское достоинство и звание. Совокупно польское дворянство было приблизительно в два раза многочисленней, чем русское.

Конец XVIII века был для Польши временем культурного рассвета, связанного с эпохой Просвещения. В среднем польские дворяне были образованней и глубже интегрированы в европейскую культуру, чем русские. Есть даже предположение, что к 1800 году в Российской империи было больше польскоязычных грамотных подданных, чем русскоязычных.

Польские дворяне обычно обладали не только более обширным культурным багажом, но и яркими и славными традициями отстаивания своих сословных привилегий. В 1791-1795 годах в Польше действовала первая в Европе конституция, был получен первый опыт конституционного правления.

В любом польском городе существовала крупная еврейская община, которая часто составляла более 50% городского населения, особенно в небольших городах. Евреи жили обособленными общинами по своим внутренним законам и мало шли на контакт с внешним миром. Для Российской империи выстраивание отношений с еврейскими подданными было абсолютно новой проблемой.

Наконец, на новоприобретенных землях, как и в России, жило бесправное крестьянство. Но на польских землях нередко помещик-поляк владел крестьянами литовского, украинского или белорусского происхождения, а значит, к социальному отчуждению, добавлялось еще и языковое и религиозное.

В свою очередь русское общество не питало к полякам большой симпатии, видя в любом из них носителя опасного «якобинского духа». Впрочем, некоторые влиятельные магнатские роды, как Чарторыйские, Браницкие и Потоцкие, вовремя выказали покорность Екатерине II и сохранили за собой свои земли и положение. Как известно, поляк Адам Ежи Чарторыйский был близким другом Александра I, вошел в Негласный комитет и даже занимал в 1804-1806 году пост министра иностранных дел России. Император Александр имел некоторую симпатию к своим новым подданным.

Герцогство Варшавское. Политика императора Александра I в Польше.

В 1807 году, в соответствии с Тильзитским миром, у границ России появилось герцогство Варшавское, во всем, кроме названия, польское государство в тесном союзе с Наполеоном. На территории герцогства было отменено крепостное право и введены многие положения либерального кодекса Наполеона. Поляки с надеждой смотрели на французского императора, и примерно 30 000 поляков в 1812 году воевали на его стороне против России.

После победы над Наполеоном состоялся совет государей Европы в Вене. Всем королям и принцам были возвращены их земли, отнятые Наполеоном, а герцогство Варшавское, возрожденное Бонапартом, упразднено и присоединено к России. Из польских земель образовано наместничество под названием царства Польского, младший брат Александра I цесаревич Константин Павлович назначен наместником.

Польские войска Александр сохранил, переведя в их полки всех поляков, служивших в русской армии. В польскую армию приняли многих польских ветеранов Наполеоновских войн. Литовские, белорусские и украинские земли, которые поляки считали своими историческими территориями, оставались при прежнем управлении. Царство Польское получило значительную автономию в составе Российской империи.

Царству была дарована конституция, во многом повторявшая прежнее устройство Герцогства Варшавского, действовали свой сейм, правительство, система образования и торговли. Император Николай I короновался в Варшаве короной польских королей.

В Польше строились заводы, дороги, был открыт университет. Польша быстро оправилась от былого разорения. Но к концу правления Александра Польша вся была покрыта сетью тайных обществ, стремившихся к восстановлению великой Польши "от моря до моря".

Мелкая польская шляхта, до того зависимая от крупных магнатов, а потому вынужденная поддерживать их консерватизм, освобождалась от этой зависимости. Из консерваторов поневоле они превращались в радикалов, идеализирующих прежний порядок. Из этих настроений во многом и проистекало то беспокойство, которое поляки доставляли империи на протяжении всего периода ее существования.

В 1820-е годы наместник Польши великий князь Константин Павлович начал процесс ограничения автономии страны. Конфликты Константина Павловича с польским сеймом, его пренебрежение к конституции, репрессии против польских либералов и замещение поляков в высшей администрации русскими вызвали массовое возмущение и рост недовольства российской властью в Польше.

Польское восстание 1830 г.
Воспоминания княгини Надежды Ивановны Голицыной, урожденной графине Кутайсовой (1796-1868) о первых днях Варшавского восстания.

В июле 1830 года во Франции произошла революция. Очень скоро эти события отозвались по всей Европе. Восстали южные Нидерланды, объявившие себя независимой Бельгией. Заволновалась и Польша. Восстание в Варшаве вспыхнуло 17 ноября 1830 года, в 7 часов вечера в понедельник. Каков бы ни был дух времени, господствовавший тогда в Европе, каково бы ни было потрясение, вызванное революцией в Париже, и возбуждение, охватившее соседние народы, в Варшаве совсем не предвидели бурю, что угрожала Польше, и хотя недавние события, случившиеся во Франции, Бельгии и Германии, сделались любимой темой всех разговоров и обнаруживали настроение поляков, ибо разномыслие становилось менее тайным, чем прежде, мы, однако же, еще жили среди них в совершенном спокойствии, казалось, ничто с их стороны не угрожало нам.
“Они бы не посмели!” - говорили мы.

Кто из нас мог подумать, что горсть людей вознамерится вступить в борьбу с могущественным Государем, который имел за собою 50 миллионов человек, доблестных, приученных к воинской дисциплине?
Кто мог вообразить безумие подобной неравной борьбы?
Все было против поляков, и опасность, которая грозила им при малейшем волнении с их стороны, казалась нам достаточной порукою. Пребывая в таком убеждении, мы без страха взирали, как революционная лава растекалась от Парижа до Бреслау.

В Варшаве, между тем, появлялись возмутительные листки, предвещавшие дело, которое замышляла Польша. Внимание властей привлекли раздоры меж офицерами обеих гвардий. Несколько возмутительных происшествий на улицах уже были со строгостью пресечены, но мы все еще полагали, что попытки злоумышленников тем и ограничатся. Казалось, их успехи не должны распространяться далее, как вдруг, за две недели до восстания, был раскрыт заговор против особы Великого Князя Константина Павловича.

Заговорщиками оказались студенты университета и подпрапорщики. Все заставляет меня думать, что этот заговор был если и не выдуман, то по крайней мере разглашен с умыслом, чтобы отвлечь наше внимание от главных приготовлений Польши. Известие об оном было сразу же послано Его Величеству, тотчас назначено следствие и велено судить виновных по всей строгости закона. Фельдъегерь из Петербурга доставил приказ в Варшаву в воскресенье, 16 ноября. Поутру в понедельник, 17-го, князь Адам Чарторыйский, весьма редко бывавший в Бельведере, приехал туда под предлогом визита к Его Императорскому Высочеству, а на деле, чтобы постараться разузнать повеления Императора.

Это ему удалось, а вечером в 7:30, вспыхнул мятеж. Вероятно, решительность, с которою Государь высказался насчет заговорщиков, ускорила момент восстания, которое должно было начаться двумя неделями позже. Испугавшись строгого и неотвратимого суда, поляки сочли нужным ускорить час восстания и “до такой степени увеличить число виновных, чтобы уже не было возможности карать”.

В 7:30 вечера, когда Великий Князь имел привычку отдыхать и в Бельведере, все по обыкновению спало, студенты, поощряемые профессорами, поддерживаемые подпрапорщиками и рассчитывая на верную помощь 4-го Линейного полка, любимца Великого Князя, и на помощь саперов, начали революцию предприятием столь же жестоким, сколь и отвратительным. В Варшаве все было спокойно, любители театров, как всегда, направлялись туда, по улицам катили экипажи, всякий предавался своим занятиям либо удовольствиям, и никто не предвидел страшных событий, что вскоре случились.

Приглашенные провести вечер у Его Императорского Высочества, в 7 часов мы с князем Александром Федоровичем Голицыным начали одеваться. Я заканчивала свой туалет, когда мой муж, спустившись ко мне, сказал, что слышал стрельбу со стороны Вислы. Он даже видел вдалеке пожар, а под нашими окнами казаков, скакавших во весь опор из Бельведера в город. Я же, ничего не слыхав, не придала большого значения словам мужа и довольствовалась легкомысленным ответом, что, быть может, кто-то лишил себя жизни, как здесь случалось.

Заканчивая одеваться, я сказала, что пора ехать, потому как сейчас пробьет 8 часов. Взглянув на мужа, я увидала, что у него весьма озабоченный вид.
“Странно," - сказал он: " Я слыхал выстрелов двадцать со стороны Вислы”. Я снова ответила: “Это не должно помешать нам ехать.” Мы вышли, и я сама, наконец, услыхала ружейную стрельбу и крики, оглашавшие воздух. Я увидала, что все мои люди, бледные и напуганные, собрались во дворе. Муж просил их запереть все двери и успокоиться.

Мы поехали. Едва мы отъехали от дома (мы жили в доме Куликевича, коего фасад выходил на Бельведерскую аллею, а двор на Мокотовскую улицу) и пересекли площадь Св. Александра, чтобы попасть в большую аллею, ведущую к Бельведеру, как 12-15 подпрапорщиков преградили нам дорогу и остановили нас. Полагая, что эти люди стоят на посту по приказу Великого Князя, чтобы охранять въезд во дворец, мой муж назвал себя и сказал им, что едет в Бельведер по повелению Его Императорского Высочества. В ответ они навели на нас ружья. Муж настаивал. Они уперлись штыками в дверцу кареты и отвечали, что не пропустили бы и самого Великого Князя.

Тогда я тихо сказала мужу, что не следует спорить с этими людьми, так как дело, по-видимому, серьезнее, чем мы думали, и что лучше возвратиться. Я подала кучеру знак ехать. В этот момент какой-то казак, скача из города в Бельведер и наткнувшись на то же препятствие, что и мы, обратился к подпрапорщикам по-польски. Они направили ружья на казака, который был возле нас, и выстрелили в него, покуда наша карета поворачивала влево под дюжину ружейных выстрелов. Спасением своим мы обязаны появлению казака, который отвлек их внимание.

Чтобы вернуться домой, нам нужно было проехать лишь несколько саженей. Какой-то миг я была в нерешительности, что же делать, но материнское чувство одержало верх: я дрожала от страха за сына, оставшегося дома. Я решилась отказаться от визита к княгине Лович (супруги Великого Князя Константина Павловича), и мы вновь пересекли площадь Св. Александра, посреди ружейной пальбы, видя, как возле церкви падают убитые. Я вышла из кареты одна и нашла сына в слезах, а моих людей в смятении. Мой муж, более храбрый и проникнутый чувством долга, продолжил путь по Мокотовской улице, параллельной большой аллее, решившись добраться к своему Августейшему шефу живым или мертвым, и приехал в Бельведер вскоре после ужасной сцены, которая там произошла.

Подъезжая к решетке дворца, он увидал при свете уличного фонаря лужу крови: то была кровь генерала Жандра. Войдя в вестибюль, он увидел, что окна разбиты, люстра валяется на полу, зеркала вдребезги, начальник полиции г-н Любовицкий ранен 15 ударами штыков, один лакей убит, другой ранен. Во дворце царила суматоха, но Великий Князь был спасен. Он находился в аллеях Бельведера, верхом, во главе трех полков русской кавалерии, которые, будучи размещены в Лазенках, сумели, по первой же тревоге, соединиться с Великим Князем.

Однако Уланский полк поднялся не без труда, потому что вооруженные мятежники сразу же напали на его казармы, начали стрелять по уличным фонарям и в темноте убивали солдат, седлавших лошадей. Полк все-таки собрался и прибыл в Бельведер. Мой муж получил приказание Великого Князя находиться при княгине Лович и в продолжение ночи составить рапорт, который надлежало послать Его Величеству. Домой он более не вернулся.

Расставшись с мужем, я возвращалась домой в ужасном волнении о его участи и совершенно оглушенная криками, раздававшимися вокруг. Дрожа, подымалась я по лестнице, опираясь на руку камердинера, побледневшего от страха. Мой мальчик плакал, потому что слышал стрельбу вокруг нас и думал, что мы убиты. Как он обрадовался, увидав меня! Я сняла парюру и встала у дверей балкона, выходившего на большую аллею. Через несколько минут я увидала, что те самые подпрапорщики, которые остановили нас, быстро идут к Бельведеру, но я не смогла разглядеть, что наши вели их уже как пленников.

Около 10 часов вечера я увидала Конно-егерский полк польской гвардии, направлявшийся из Бельведера к площади Св. Александра. Поначалу я испугалась, увидав польский отряд и зная, что он стоял на противоположном конце города, я похолодела от страха при мысли, что этот отряд уже, быть может, совершил какое-то злодеяние. Но пораздумав над медленным и стройным движением полка, который выступал в строгом порядке, будто шел на смотр, я немного успокоилась, и у меня появилась мысль послать моего камердинера-поляка разузнать какие-нибудь новости.

Первый, кого тот встретил, был генерал Рожнецкий, пешком следовавший за полком. По просьбе камердинера он поднялся ко мне:
“Я пришел, - сказал он - на минуту, только чтобы ободрить вас, будьте покойны, я надеюсь, что все утихнет. Я сейчас из Бельведера, Великий Князь спасен, он во главе своих кирасир, но Жандр убит."
«Как убит? Стало быть, в Бельведере дрались?”
Это были первые известия, полученные мною оттуда. Поняв, что мне ничего не известно, генерал сказал:
“Нет, несколько студентов стреляли по окнам и ранили Любовицкого, но теперь там все спокойно. Мы идем взглянуть, что делается в городе”.
Вообразите мой испуг и мое положение при таковых известиях. Я спросила Рожнецкого, не видел ли он в Бельведере моего мужа. Он ответил, что не видел, но что я могу туда послать, потому как с тех пор все там занято нашими войсками.

Уже два томительных часа прошло, а я все не могла узнать, что же сталось с моим бедным князем Александром. Во все это время я слышала только ружейную пальбу, пушечные выстрелы, крики, мне приносили лишь вести об убитых. Наконец, колена мои подогнулись, когда камердинер, введенный в заблуждение сигнальными огнями (зарево над бараками, подожженными, чтобы служить условным сигналом), явился, совершенно вне себя, и сказал, что Варшава горит.

Однако вскоре я узнала, что у него от страха двоилось в глазах, и поспешила послать в Бельведер за вестями от мужа и чтобы сообщить ему о себе. Скоро мне стало известно, что Господь сохранил мне его. В течение ночи мы написали друг другу несколько раз. Я сообщала ему вести из города, а он мне из Бельведера. Мои тревоги удваивались всякий раз, как я слышала грохот вражеской пушки. Они еще более усилились, когда я увидала, что две или три пушки движутся к Бельведеру. Я не знала, что они только что взяты у мятежников и что этим мы обязаны присутствию духа у генерала Станислава Потоцкого.

Повстречав эти орудия, что в самом деле двигались ко дворцу Великого Князя, генерал остановил их и обратился к канонирам, бывшим навеселе. Он спросил, куда они идут. В ответ они что-то пробормотали.
“Негодяи! - воскликнул он, - вы не знаете, где ваш пост?!” - и таким образом привел их, куда следует. Несколько времени спустя храбрый генерал был убит возле Арсенала.

Ночь прошла в более или менее сильной тревоге, согласно вестям, что я получала. Был момент, когда наши пикеты продвинулись до Саксонской площади, но число мятежников росло час от часу, и наш отряд принужден был отступить к площади Св. Александра. батальон саперов, 4-й линейный полк (любимец Великого Князя) и тысяч тридцать хорошо вооруженных горожан были охвачены восстанием. Артиллерии у нас не было. Светало, но мы покуда не видели никакого благоприятного исхода.

Посреди окружавшей нас опасности я совсем не подумала приготовиться к бегству, которое, впрочем, не казалось мне возможным. Покорность своей участи представлялась мне единственным спасением, и вовсе не помышляя о возможности бежать из дому, я всю ночь думала, как мне в последний раз исповедоваться. Я видела, что мы легко можем попасть в руки врагов, быть ими пленены либо убиты. Бывали минуты, когда смехотворная надежда успокаивала мои опасения, и так я постоянно пребывала между надеждой и тревогой, близкой к отчаянью, особенно страх за сына терзал мне душу. Целую ночь я провела на ногах.

Наконец, в 8 часов утра, когда мой камердинер уговаривал меня слегка закусить, меня уведомили от лица г-жи Есаковой, которая жила неподалеку, что она садится в карету и едет в Бельведер, что она советует мне не медля поступить так же и что многие дамы уже направились туда. Немало напуганная таким советом, я отставила чашку с чаем и, взяв с собою сына, его воспитателя и мою горничную, поспешила сесть в карету. Людей моих я просила не отлучаться из дому, потому что полагала вскоре возвратиться.

Мои бриллианты я догадалась взять с собою только потому, что они так и лежали на моем туалетном столике с той минуты, как я сняла их, вернувшись домой в момент мятежа. Что же до прочих вещей, то моя горничная взяла с собою лишь несколько отдельных, разрозненных предметов моего гардероба, сама же она вышла без накидки и шляпы.

Мы не имели возможности ехать через аллеи, так как они были заполнены войсками, и были принуждены проехать параллельною Мокотовскою улицей, куда неприятель не смог еще проникнуть. Вот в таком смятении и так неожиданно покинула я свой дом 18 ноября 1830 г. в 8 часов утра, не думая, что более туда не вернусь, охваченная печалью, которая была лишь предчувствием бедствий, кои начались с этого рокового дня.

Проезжая Мокотовскою улицей, единственно доступной, я на каждом шагу встречала отряды нашей кавалерии, на каждом шагу меня останавливали и спрашивали мое имя, а затем сопроводили до ворот Бельведера. Главная аллея была занята нашими войсками, площадь перед конюшнями Великого Князя заставлена экипажами, а перед дворцом было нагроможденье телег с соломою и сеном. От холода, становившегося чувствительным, и бивачных костров лица так потемнели, что я с трудом узнавала наших молодых людей.

Первый, кого я встретила, был Чичерин Александр, у которого я спросила, могу ли остановиться у генерала Куруты, где, как мне сказали, находились прочие дамы. Он отвечал, что я могу пройти даже во дворец. Туда я и отправилась в сопровождении Чичерина и нашла там самый большой беспорядок. Сию же минуту я увидала, наконец, моего бедного князя Александра, который провел ночь, составляя первый рапорт Государю.

Я спросила у камердинера княгини Лович, может ли она меня принять. Он возвратился и сказал, что княгиня желает меня видеть. Было 8 часов утра. Княгиня, все еще потрясенная ужасной сценой, совсем недавно произошедшей в ее дворце, вышла ко мне из своей спальной. Она была бледна и едва стояла на ногах. Увидав ее, я поспешила ей навстречу:
- Княгиня!
- Успокойтесь, сударыня, умоляю вас, иначе я не совладаю с собой
Потом, взяв меня за руки и сильно их пожимая:
- Вы хорошо сделали, - сказала она (немного овладев собой), - что не приехали вчера, вы не можете себе представить, как беспокоил меня ваш визит, мое состояние не позволило бы мне принять вас, а я знаю, сколь вы точны, и в 8 часов думала, что вы сейчас явитесь. Когда же князь вошел один, мне стало легче. Вы знаете, как я всегда рада вас видеть, но вчера! Вы понимаете, я не смогла бы!
- Боже мой, княгиня, не одни только препятствия помешали бы мне приехать выразить вам мое почтение, я тоже вполне чувствовала, что при столь плачевных обстоятельствах была бы не к месту.

Княгиня заплакала и подробно рассказала мне про катастрофу. От нее я узнала, каким образом спаслась она сама. В ожидании моего визита, имея в своем распоряжении около часу времени, княгиня прохаживалась по комнатам, по обыкновению одна. Вдруг она услыхала ружейные выстрелы, подбежала к окну, и в ту минуту, как она раздвигала шторы, пуля пробила стекло и, пролетев над головою княгини, ударилась в стену напротив. Испугавшись, княгиня побежала в столовую, потом в переднюю и тут, желая открыть потайную дверь на лестницу, ведущую к Великому Князю на второй этаж, столкнулась со своим камердинером греком по имени Дмитраки, который резко остановил ее и сказал, что подниматься нельзя.

Она настаивала, но тот не пускал ее, уверяя, что Великого Князя нет в его покоях и что княгиня подвергает себя опасности. В самом деле, Великого Князя спас его камердинер Фриц в ту минуту, как мятежники собрались ворваться в кабинет, где Великий Князь по обыкновению отдыхал после обеда. Он спасся по лестнице, ведущей к гененералу Куруте, и покуда княгиня оставалась в неизвестности об участи своего супруга, мятежники, не добившись своей цели, скрылись через разные выходы.

Великий Князь, оказавшись во флигеле, занимаемом генералом Курутою, тотчас вышел во двор, вскочил в седло и возглавил три полка кавалерии, стоявших в Лазенках и по первой же тревоге сумевших прибыть в Бельведер. Сама же княгиня едва не сделалась жертвой убийц, которые уже направлялись к ней, если бы Дмитраки не появился вовремя, чтобы перегородить дверь и отвести княгиню в комнату горничных, где она лишилась чувств. В таком состоянии нашел ее князь Александр.

Придя в себя и увидав его, она сказала:
“Стало быть, все кончено?” - и залилась слезами.
С величайшим трудом князь Александр убедил ее, что послан к ней Великим Князем: она думала, что он мертв!
Мы говорили долго. Княгиня рассказала мне, как в полночь князь Адам Чарторижский и князь Любецкий явились к Великому Князю, чтобы объявить ему, “что образовано временное правительство, что польская нация, уставшая от тирании, наконец сбросила оную, но в то же время просит приказаний Великого Князя по армии, коей он является главнокомандующим”.

Великий Князь ответил, “что он не знает другого повелителя Польши, кроме своего брата Николая I, и что если кто-либо посмеет заставлять его признать иного, то он пронзит того шпагою”.
Он отпустил их, недовольный их визитом. В продолжение ночи мятежники захватили Арсенал, напали на банк, разграбили кассу военного комиссариата, дом коменданта Левицкого и другие дома, где проживали русские генералы. Они несколько раз вступали в бой с Волынским пехотным полком, убили нескольких офицеров, генералов и одного полковника, взяли пленниками семь значительных лиц и некоторых дам. Беспорядок все еще царил, что ощущалось и в Бельведере.

Покуда Великий Князь находился в аллеях, княгиня предавалась тревоге. Она беспокоилась целую ночь и ничего еще не ела, чтобы восстановить свои силы. Во дворце не было даже хлеба. Но мы надеялись, что мятеж скоро кончится, а сама я полагала, что вернусь завтракать домой, как вдруг около 9 часов утра Великий Князь появился верхом во дворе Бельведера и велел сказать княгине, чтобы она садилась в карету и ехала в Вержбну, в загородный дом в версте от Бельведера, принадлежащий французу, г-ну Мильтону.

Княгиня взяла с собою лишь несколько червонцев, жемчужное ожерелье - подарок Императора Александра и молитвенник. Я просила позволения сопровождать ее, и мы поехали, за нами следовала цепочка экипажей с теми, кто избежал смерти или пленения. Нас сопровождал конвой кавалерии, а остальное войско, во главе с Великим Князем, находилось еще в аллеях.

Княгиня остановилась в первом домике, где жил сам Мильтон, состоявшем из двух комнат и кухни. Мы расположились в одной комнате, и поскольку Бельведер был еще в нашей власти, то дворецкий Великого Князя нашел способ взять оттуда кое-какую провизию, прикупив прочее в Вержбне, подал обед своим Августейшим господам и снабдил некоторыми припасами всю свиту Великого Князя. День прошел в ожидании.

Между тем, два наших пехотных полка Волынский и Литовский, командиры которых, Есаков и Рихтер, были захвачены в плен в первый же момент, выдержав в течение ночи несколько стычек, расчистили себе путь и, обогнув крепостные валы, соединились с нами в Вержбне. С полками прибыли дамы Кнорринг, Овандер, Гогель, Штрандман и пр. Эти дамы, как и все мы, были застигнуты врасплох и лишены всего. Одна лишь г-жа Тимирязева имела время и возможность взять немалую часть своих вещей и наполнить ими дорожный экипаж, так как с первой минуты восстания она была предупреждена своим мужем об опасности, угрожавшей нам, и имела целую ночь в своем распоряжении.

Проведя сей горестный день с княгиней, я отправилась с прочими беглецами устраиваться на ночь в главном доме Вержбны, холодном и лишенном мебели. Мы нашли там лишь несколько стульев, на которые уложили детей, остальное общество разместилось на полу на соломе. Мы дрожали от холода, так как были легко одеты. Бедная молодая Гогель, кормящая новорожденную девочку, малышку, прожившую недолго, г-н Гогель, раненный в руку, лежащий на скверной постели посреди семейства г-жи Овандер, сама г-жа Овандер, шатающаяся от усталости, кормящая больного ребенка, и многие другие, в столь же жалком положении, являли собою трогательную картину.

Холод становился сильнее, число экипажей росло, двор был заставлен ими, лошадям не хватало корму. Нам грозил голод, но Великий Князь пожелал разделить свой обед с моим мужем, моим сыном и мною. Он допустил нас к своему столу, и я впервые обедала с Его Императорским Высочеством, потому что дамы никогда не обедали в Бельведере. Весь его штаб расположился на кухне домика, где остановилась княгиня, и, если бы не обстоятельства, забавно было бы видеть блестящий штаб, теснящийся возле очага.

Мы были слишком опечалены, чтобы смеяться над странным зрелищем, которое являло собою это собрание, столь внушительное еще накануне, сегодня же окоченелое от холода, толпящееся возле печи, в которой хозяйка варила суп, милосердно раздавая его голодным. С этого дня Великий Князь не возвращался уже в аллеи, а наша кавалерия подошла к Вержбне. Вечером Великого Князя известили о том, что провозглашена республика. В то же время часть нашей артиллерии (восемь орудий), стоявшей в Гуре, с генералом Герштенцвейгом во главе, соединилась с Великим Князем, но поскольку первый момент прошел без поддержки пушек, в планы Великого Князя уже не входило наступать на Варшаву через 30 часов после восстания.

На утро 19 ноября к Великому Князю явился генерал Исидор Красинский, с трехцветною кокардою на шляпе, и объявил, что Временное Правительство возглавила местная знать. Чуть позже против этого правительства выступили якобинцы. В городе царил полнейший беспорядок. Раздачей на улицах вина взбунтовали чернь. Хлопицкий взял бразды правления в свои руки и твердой властью прекратил грабеж и установил порядок, насколько то было возможно. Трехцветную кокарду сменила белая, но возбуждение отнюдь не утихло.

20 ноября. Владислав Замойский, адъютант Великого Князя, был послан своим Августейшим шефом в Варшаву, но вместо выполнения возложенного на него поручения, он позволил соотечественникам увлечь себя и изменил своему долгу. Хлопицкий просил у Великого Князя войска, чтобы восстановить спокойствие. Великий Князь отказался дать русские полки, не желая использовать оные против поляков. В то же время в Вержбну явился генерал Шембек, командир бригады польских гренадер, и просил приказаний Великого Князя.
“Приведите свою бригаду, - ответил Великий Князь, - и тогда, поддержанный оставшимися у меня польскими войсками, я вернусь в город.”
Полковник Есаков привел остальную часть нашей артиллерии. Шембек обещал вернуться через несколько часов с бригадою, которою командовал. День прошел в ожидании и был спокойнее. В 4 часа пополудни Замойский доложил Великому Князю о депутации, состоявшей из князя Адама Чарторыйского, князя Любецкого, Островского и Лелевеля. Она была принята в Вержбне вечером, и после долгой аудиенции и длительных совещаний было взаимно договорено о перемирии на 48 часов.

21 ноября. На другой день Владислав Замойский, об измене которого никто еще не подозревал, был снова послан в Варшаву. Час спустя он прискакал во весь опор и доложил тому, на кого в последний раз смотрел как на своего шефа, что перемирие нарушено (через 12 часов после подписания соглашения) и что ежели мы не удалимся через час, то на нас ринутся 30 000 вооруженных людей.
“А что Шембек? - Он вошел в город”.

Судите о нашем положении при известии об этой новой измене! Тотчас был дан приказ готовиться к выступлению. Хлопицкий снова просил у Великого Князя войска, и тут полковник Зеленка, стоявший в Бельведерских аллеях со своим знаменитым Конно-егерским полком, явился к Великому Князю за приказаниями. Рыдая, просил он Великого Князя не оставлять командование, снова и снова повторял трогательные слова о преданности, коей он уже дал неоспоримое доказательство. Но полк требовали в Варшаву во что бы то ни стало, ожидали лишь Зеленку, чтобы изрубить мятежников и восстановить порядок.

Великий Князь сказал полковнику:
“Ну, что же, поезжайте и восстановите порядок”, а Замойскому, просившему приказаний: - Мне нечего вам приказать.
- В таком случае, Ваше Высочество, я прошу позволения уехать.
- Замойский! Помните, что я спас жизнь вашему отцу!
- Да.
После чего он простился со своим шефом, вскочил на коня и на полном скаку крикнул нам:
“Будьте покойны насчет русских, и мужчин, и женщин, им ничего не сделают!”

Я глядела на него с презрением. Славный Зеленка, заливаясь слезами, протянул нам руку.
“Ну, что же, полковник, - печально сказала я, - надо прощаться.»
«Кто знает, посмотрим, подождите”, - и он ускакал.
Один из служащих военного министерства, г-н Браун, также простился с нами, равно как и Шмидт, прусский консул. Польские пленные, числом более 200, были отпущены, но наших нам не вернули. Мы простились с семейством Мильтон, у которых нашли радушный прием и которых оставляли в тревоге и скорби. Наше печальное войско, пройдя пред Его Императорским Высочеством, выступило в полдень 21 ноября при 8 градусах мороза, без теплой одежды и пищи, лишенное всего и столь же подавленное в нравственном отношении, сколь жалкое в физическом.

Вот таким образом мы покинули Варшаву! Варшаву, в продолжение 16 лет бывшую предметом поистине отеческой заботы Великого Князя Константина, его любимое местопребывание, процветающую столицу недавно бедного и несчастного края, его стараниями достигнувшего благоденствия, ставшего богатым, хорошо управляемым и уже внушавшего зависть своим соседям литовцам. Прежде образования Царства Польского, край был очень беден, а Варшава была местом опустошенным, зараженным жидами: известен образ жизни сего племени Израилева, которое, как и в древности, повсюду несет с собою, помимо некоторых стародавних обычаев и одеянья, вонь и грязь еще времен египетского плена.

Но полезными трудами, через некоторое время, край приобрел вид благоденствия. Торговля процветала. Поля были возделаны, и мирный хлебопашец отдыхал после трудов под защитою русского правительства. Пути сообщения были улучшены превосходными дорогами, проложенными среди песков. Почтовые станции содержались отлично. Заведены были фабрики, Арсенал, прекрасные казармы. Возле столицы был разбит великолепный лагерь, имеющий вид цветущего сада. Но самое главное - армия почти в 40 000 человек, с артиллерией в 100 орудий и тремя крепостями, снабженными всем необходимым.

Все это было плодом 16 лет мира и трудов, творением России, и все это в один миг должно было повернуться против нее либо быть уничтожено! После нашего отступления мы узнали, что славный Конно-егерский полк во главе с Зеленкою, по-прежнему одушевленный наилучшими намерениями, расправился с мятежниками. Что Хлопицкий, принужденный стать во главе мятежа и будучи один способен прекратить грабеж и восстановить порядок, хотя бы на улицах, объявил себя диктатором. Что ему удалось закрыть клуб якобинцев, что он арестовал наиболее виновных. Что с нашими пленниками обращались сколь возможно хорошо. Что по его приказу русские дома, избегнувшие грабежа, были опечатаны и взяты под охрану. Но что вопреки всем его усилиям мятежная партия одолевала его, а польские дела являли собою полный хаос.

Надеясь на мирное решение вопроса, Константин Павлович уводит русские полки в Брест. Но поляки только воспользовались этим, и в конце 1830 г. в Варшаве вспыхивает широкомасштабное восстание. В Подольской губернии России начали появляться многочисленные провокаторы. Начальник 1-й драгунской дивизии генерал-майор Квитницкий получил приказание силой охранять спокойствие в Подолии и границу с Галицией.

Екатеринославский гренадерский полк, в составе 1-го и 3-го батальонов, выступил в поход со своим командиром полковником фон Рейценштейном 25 января 1831 г. Полк входил во 2-ю гренадерскую дивизию под началом генерала от инфантерии князя Шаховского.

Санкт-Петербургский гренадерский полк входил в состав 1-ой дивизии генерала Угрюмова гренадерского корпуса и стоял в военных поселениях Новгородской губернии. Корпус переводится на военное положение, 14 декабря полк выдвигается по маршруту Псков, Рига, Ковно. Через месяц полк прибывает в Ковно, 2-ой батальон под командованием полковника Есаулова остается в Ковно на гарнизонной службе. В Ковно также оставлен и полковой цейхгауз. С февраля месяца личной состав батальона регулярно участвует в операциях против польских шаек, действующих на коммуникациях русской армии.

В феврале гренадерская дивизия Шаховского вступает в бой с мятежниками у Калушина. Екатеринославский и Киевский полки, перестроившись в боевой порядок, открыли огонь по повстанцам, вынудив их отступить к Грохову.

Сражение при Грохове.

Гроховская позиция прикрывала Варшаву. Здесь 13 февраля 1831 г. развернулся упорный бой за обладание тактическим ключом, находившейся в центре неприятельской позиции, ольховой рощей. Очевидцы сражения сообщали: «Это была битва гигантов. В роще как град сыпались пули, не умолкая, свистела картечь, и вся земля была изрыта гранатами; там не осталось ни одного неповрежденного деревца».

Около 11 часов дня гренадерская дивизия Шаховского была послана на подкрепление войск, сражавшихся в ольховой роще. Первым атаковал мятежников Екатеринославский полк, за которым последовали Мекленбургский и другие полки. Екатеринославские гренадеры, выстроившись в одну линию, с барабанным боем двинулись в рощу. Несмотря на адский огонь, без выстрелов, гренадеры бросились в штыки на поляков и опрокинули их вглубь рощи. В левый фланг рощи ударили Псковский, Старо и Новоингерманладские полки. Кровопролитный бой продолжался весь день. Русские остались победителями на всех пунктах.

Боевые операции драгун Российской империи.

После Гроховского сражения польский главнокомандующий князь Радзивил предписал генералу Дверницкому осуществить вторжение в Волынь. Генерал Дверницкий, воспользовавшись удаленным расположением главных сил русской армии, сбивает наблюдательные посты в окрестностях Седлица и 29 марта переправляется через Буг между Крыловым и Летовичем.

Новороссийский драгунский полк выдвинулся форсированным маршем. На подходе было получено известии о поражении поляков под Боремлем и драгуны бросились в преследование разбитых мятежников, спешивших переправится через реку Стырь. Генерал Дверницкий занял неприступную позицию близ д. Люлинцы. Тыл и правое крыло упирались в границу с Австрией, из Галиции он получал обильное снабжение. Центр и левый фланг был прикрыт глубокими оврагами и дефиле (узкие проходы между возвышенностями и водными преградами). На этой позиции Дверницкий выжидал начала восстания в Подолии.

В апреле 15-го числа русская пехота двинулась двумя колоннами против центра и левого крыла поляков. Новороссийские драгуны в составе кавалерийской группы пошли в обход правого фланга, пресекая пути отхода. Как только русская пехота преодолела овраги и рытвины, поляки бросились отступать в Австрию. Русская кавалерия в пылу преследования вторглась в пределы Австрии, но при появлении австрийских гусар прекратила преследования и вернулась в Подолию. По соглашению с генерал-губернатором Галиции Австрия вернула нам оружие и запасы корпуса Дверницкого. Так в наших руках оказались 17 орудий с зарядными ящиками, 1521 ружье, 1595 сабель, 1466 пик, 351 карабин, 626 пар пистолетов и 18 000 ружейных патронов. Генерал Дверницкий был арестован австрийскими властями, и его просьба о дозволении вернутся в Польшу была оставлена без внимания.

В последних числах апреля на противоположной стороне Буга стали появляться летучие отряды польской кавалерии. В Волынской губернии польские мятежники сожгли богатое поселение евреев Торчин, пользуясь покровительством некоторых помещиков, грабили по дорогам. Для прекращения беспорядков 2-ой эскадрон Новороссийских драгун во главе с майором Бистромом был передвинут в Ковель для наблюдения за Владимирской дорогой. Из Ковеля драгуны также поддерживали связь с Московским полком, стоявшем в Любомле, и со штабом 1-й драгунской дивизии. Поисковый отряд драгун под командою прапорщика Голенищева-Кутузова захватил ключевых фигур Волынского заговора, и беспорядки прекратились сами собой.

Командующий корпусом Ридигер Федор Васильевич устремил свое внимание на крепость Замостье. Крепость усилилась свежими войсками Хржановского, гарнизон получал значительные запасы провианта и фуража из Галиции. В мае полки 10-й пехотной дивизии, усиленные Кинбурнским и Новороссийским драгунскими полками перешли границу и двинулись на Степанковицы. Новороссийские драгуны перекрывают дорогу от Замостья к австрийскому городу Лемберг.

Командир драгун полковник Ховен искусно скрывал свои передвижения, держал неприятеля в постоянной неизвестности, арестовывал многих галицийских дворян, пробиравшихся с целью принять участие в мятеже. Разъезды драгун перехватывали небольшие конные партии мятежников, выходивших из Замостья для принуждения жителей к сдаче продуктов.

Боевые операции гренадер Российской империи.

В апреле 1831 г. положение русской армии ухудшилось. Треть армии лежала в госпиталях, числилось множество погибших от холеры, проникшей в войска из южной части России. Вследствие расположения в болотистых местах среди личного состава свирепствовала лихорадка. Прекратился подвоз продовольствия из-за восстания в Литве. 12 апреля войска попали под град необыкновенной величины, который переранил множество людей. Но, несмотря на все трудности, русская армия шла вперед.

Санкт-Петербургский гренадерский полк принимает участие в сражении у местечка Нур, на переправе через реку Ливц. Заняв предмостное укрепление, гренадеры отбивают четыре нападения поляков. В ночь с 11 на 12 мая гренадерский полк попадает в засаду. Мятежники захватили 6 лошадей, погибли повозки с полковой канцелярией и архивом, церковными вещами и утварью. Гренадеры потеряли убитыми 12 человек, ранеными 40 нижних чинов. В плен попало до 12 человек, но пользуясь отсутствием порядка в польских шайках, многие из них бежали и вернулись в полк.

Екатеринославский гренадерский полк вновь вступил в бой с мятежниками 13 мая. Находясь в авангарде главной армии, полк, совершив 50-ти верстный переход, вытесняет мятежников из деревни Писки у г. Остроленка. Выступив в 3 часа утра на другой день, отряд получил приказание выбить мятежников, занявших лес впереди города. Атака карабинеров третьего полка была остановлена сильным картечным огнем, начальник авангарда генерал Берг послал в обход левого фланга мятежников батальон Екатеринославского гренадерского полка под командою полкового командира полковника фон Рейценштейна.

Гренадеры попали в непроходимое болото, и батальон задержался с выходом на позицию. Тогда генерал Берг лично повел другой батальон Екатеринославского полка в атаку против того же фланга. Дружный натиск гренадерского батальона, потерявшего более половины своего состава, заставил мятежников бежать до самого города. Два других полка погнались по пятам отступающих в беспорядке повстанцев.

Поляки отступили за город и предприняли ряд атак на русские батальоны, переправившиеся через реку Нарев. Псковский пехотный полк действует у Рожанского шоссе. В штыковой атаке его батальоны отбивают атаку превосходящих сил противника, направленную на захват моста через реку Нарев. На помощь подоспел гренадерский батальон Рейценштейна, преодолевший болото. Командир гренадер полковник фон Рейценштейн был убит пулей при переходе через мост.

В 3 часа дня польские мятежники были разбиты окончательно и начали в беспорядке отступать. Потери Екатеринославского гренадерского полка в трех последних боях достигли 29 офицеров и 977 нижних чина и были столь значительны, что побудили из остатков полка сформировать батальон, командование которым, за убылью всех старших офицеров, перешло к капитану.

Летняя кампания русских войск в Польше.

29 мая утром умирает от холеры главнокомандующий русской армии фельдмаршал Дибич. Командование армией принимает начальник главного штаба генерал Толь. Ожидается избрание Государем нового главнокомандующего. 13 июня в Пултуск прибыл новый главнокомандующий граф Паскевич Эриванский, победитель турок и персов. Толь сдал ему армию отдохнувшую и устроившуюся, а также операционный план: « Двинутся с армией к нижней Висле и осуществить переправу у прусской границы при д. Осек». Паскевич одобрил план.

В конце мая корпус Ридигера сдал блокаду Замостья войскам генерала Кайсарова и переместился в Люблин для наблюдения пространства между рек Вепш, Висла и австрийской границы. Уединенное положение корпуса Ридигера спровоцировало нападение двух польских корпусов. Один корпус действовал из Замостья, второй, под командою Ромарино, с верхней Вислы. Получив известие о планах поляков, Ридигер выступил из Люблина навстречу противнику. Новороссийский и Кинбурнский драгунские полки под началом генерал-майора Квитницкого отправились в рекогносцировку к г. Коцку.

В ходе проведенной разведки выяснилось, что перед фронтом у Ридегера стоит корпус Янковского, на левом фланге корпус Ромарино, на правом фланге Ружицкий, в тылу находилась болотистая река. Сверх того из под Замостья к Люблину приближался отряд Хржановского. На рассвете 7 июня корпус Ридигера двинулся вперед двумя колоннами. Правая колонна под началом Ридигера без труда сбила аванпосты Янковского. Левая колонна под началом генерала Давыдова завязала жаркий бой в Будзиском лесу.

По приближающимся звукам выстрелов стало понятно, что поляки отступают из леса и идут на соединения с главными силами Янковского. Ридигер отправляет два батальона пехоты и дивизион Новороссийских драгун к выходу из леса. Как только польская колонна показалась на поляне, на них налетели Новороссийские драгуны. Два батальона Польского 3-го егерского полка оказались в окружении и были изрублены драгунами, перебиты русской пехотой. Польский отряд под командованием полковника Турно рассеялся.

Корпус Ромарино отступил еще до начала сражения. Янковский после разгрома отряда Турно начал беспорядочный отход, преследуемый Кинбурнскими и Новороссийскими драгунами. Ружицкий был выбит из Коцка. Собрав войска на старой позиции, Ридигер двинулся в преследование отряда Хржановского. В середине июня Хржановский ушел на левый берег Вислы.

В июле происходили нападение мелких шаек поляков на места расположения русских частей, команды фуражиров. На ночь в разъезд уходили взводами. Стоянки окружались пехотной цепью. Половина отряда драгун держала лошадей запряженными до полуночи, вторая половина с полуночи до рассвета. Генерал Ридигер неоднократно выражал в приказах свое мнение по этому вопросу: «Лучше кавалеристу семь раз сесть на коня даром, нежели один раз быть захваченным врасплох».

Штурм Варшавы.

В августе Санкт-Петербургские гренадеры стоят биваком в нескольких верстах от Варшавы. Построены укрепления, по образу тех, которые нужно брать в Варшаве. В течение двух недель личный состав полка по нескольку раз в день тренируется ходить в атаку, уничтожать палисады, взбираться и перелезать через бруствер.

Варшава была сильно укреплена поляками. В первой линии находились редуты Круликарня, Раковец, Воля и Парисов. Во второй линии перед городским валом находилось до 70 мелких укреплений. В первый день штурма гренадеры находились под артиллерийским огнем, не переходя назначенную им линию. Санкт-Петербургский гренадерский полк вступил в бой, когда поляки попытались вернуть утерянный редут Воля. Удар был так силен, что поляки более не предпринимали попыток вернуть редут. Потери полка за этот день: один рядовой убит, двое ранены.

Псковский пехотный полк как наиболее разрозненный прежними боями прикрывал левый фланг русской артиллерии. Будучи подвержен перекрестному огню неприятельской артиллерии полк понес большие потери в сравнении со своим малым составом.

Штурм Варшавы возобновился 26 августа в 3 часа дня. Санкт-Петербургские гренадеры оказались под перекрестным огнем с городского вала и из-за ограды у Вольской заставы. Полк наступал по Вольской улице под градом пуль, картечи и шипящих гранат. Двигаясь дворами и садами, гренадеры завладели городским валом у самой заставы. Псковский пехотный полк сначала прикрывал артиллерию 1-й линии, а потом принимал участие в штурме укреплений №23 и 24, по взятии которых был отправлен в резерв. В этом бою погиб командир Псковского пехотного полка генерал-майор Эрнст Фромгольт фон-дер-Бригген.

На следующий день поляки сложили оружие, и русские войска вступили в Варшаву. После потери Варшавы польская армия ушла в крепость Модлин, оттуда ушла в Пруссию. Прусские власти вынудили поляков сложить оружие, которое потом было передано России. По окончании мятежа Польша лишилась дарованного ей Александром I права иметь собственную армию.

Политика Николая I в Польше.

Как символ нового режима в Варшаве началось строительство Александровской цитадели, пушки которой смотрели на город. Автономия Царства Польского была ликвидирована, учебные заведения были закрыты, а поместья бунтовщиков — конфискованы. Новым наместником стал фельдмаршал Паскевич, который установил жесткий режим.

Николай I, опираясь на Паскевича, постарался стереть все различия между Польшей и Россией, и на польских землях началась политика русификации, особенно рьяная на территории бывших «кресов», которые провозглашались исконными русскими землями. Эти взгляды поддерживал граф Уваров. Украинским и белорусским крестьянам было разрешено жаловаться на своих польских помещиков, а от последних потребовали предоставления документов, подтверждающих их дворянство.

Около 340 000 представителей мелкой шляхты, не смогли выполнить этого требования и были лишены дворянства. Среди лишенных дворянства 90% из них не имело ни земли, ни крепостных. На правобережной Украине осталось только 70 000 польских дворян. Среди них было около 7 000 богатых семей, которые воспользовались тяжелым положением своих единоплеменников, чтобы заполучить их земли.

Николай надеялся «перевоспитать» польских шляхтичей имперской службой. Различными мерами стимулировалась служба поляков в провинциальных органах центральной России и в русской армии. Одновременно русские чиновники привлекались к службе в польских и западных губерниях. Многие представители польской шляхты нашли отдушину в занятиях наукой.

В каждом русском университете было значительное число польских студентов. Например, братья Александр и Юзеф Ходзько, хотя и были связаны с польской конспирацией, проявили себя на научном поприще. Александр писал работы по восточной филологии, а Юзеф стал виднейшим топографом Кавказа. Яну Просперу Виткевичу смертный приговор был заменен службой рядовым в Средней Азии. Там он быстро выбился в офицеры и заложил основы русского проникновения в регион и последующего соперничества с Англией, известного как «Большая игра».

Около 10 000 поляков эмигрировало из Российской империи после 1831 года. Они составили очень беспокойный элемент польской эмиграции, будировавшей против империи Романовых, и иногда находившей поддержку в высших кругах Франции, Англии и Турции. Эмиграция распалась на три крыла. Вокруг князя Адама Чарторыйского и его особняка «Отель Ламбер» группировалось монархическое крыло, основой которого была конституция 1791 года. Лидером республиканцев был историк Иоахим Лелевель. Романтическое крыло возглавлялось знаменитым поэтом Адамом Мицкевичем.

Литература.

Гениев Н. «История Псковского пехотного генерала-фельдмаршала князя Кутузового-Смоленского полка. 1700-1881», Москва, 1883.

Ф. Орлов «История Санкт-Петербургского гренадерского короля Фридриха Вильгельма III полка (1726-1890), издание для солдат, Санкт-Петербург, типография В.Г. Авсеенко, Троицкая, 22, 1892 г.

В. А. Потто «История Новороссийского драгунского полка 1803-1865», типография И. Шумахера, Санкт-Петербург, 1866 г.

Российский архив, Том XIII, 02. Княгиня Н. И. Голицына о польском восстании 1831 г., Документы личного происхождения

Голицына Н. И. «Княгиня Н. И. Голицына о польском восстании 1830-1831 г.» пер., публ., предисл. и примеч. Е. Л. Яценко

Материалы по теме.

Медали за подавление Польских восстаний.

2-й кадетский Императора Петра Великого корпус

Гренадеры Петра Первого

лейб-гвардии Санкт-Петербургский гренадерский полк





Таврический 6-й гренадерский полк

генерал-майор Ермолов на батарее

Императорское Военное Охотничье Общество

Гражданский инженер

Белгородский 12-й уланский полк

За усмирение Венгрии и Трансильвании

Мариупольский 4-й гусарский полк

Александрийский 5-й гусарский полк

Лейб-гвардии Уланский Его Величества полк

За храбрость и усердие

Лейб-гвардии Кирасирский Его Величества полк

Крест «За победу при Прейсиш-Эйлау»

Приз за фехтовальный бой 2-го достоинства

Изюмский 11-й гусарский полк

Крест За службу на Кавказе

За взятие штурмом Ахульго

Владимирский 61-й пехотный полк

За Турецкую войну 1828-1829

Вознесенский 8-й уланский полк

Лейб-гвардии Московский полк

Гвардии Преображенский полк

Старорусский 113-й пехотный полк

Орден Св. Анны 4-й степени

За покорение Ханства Коканского

Углицкий 63-й пехотный полк

Тобольский 38-й пехотный полк

Пехота Наполеона

За усердную службу в Морской охране

01 марта 1881 г.

Гродненский гусарский лейб-гвардии полк

За переход на Шведский берег

Кексгольмский лейб-гвардии полк

За проход в Швецию через Торнео

Финляндский 1-й стрелковый артиллерийский дивизион

Лента "За храбрость" к ордену Св. Анны 4-й степени

Николаевское Инженерное училище

Ряжский 70-й пехотный полк

В память Турецкой войны 1877-1878 гг.

Финляндский 9-й стрелковый полк

За взятие Парижа

Сумский 1-й гусарский полк

За труды и храбрость при взятии Праги

Кавказская гренадерская артиллерийская бригада

Низовский 23-й пехотный полк

За прививание оспы

Вятский 102-й пехотный полк

Виндавский 180-й пехотный полк

За бой Варяга и Корейца

Лейб-гвардии Казачий полк

Ледяной поход

Л.гв. Кирасирский Императрицы Марии Федоровны полк

Аннинский комплект на шашку

Нарвский гусарский полк

Л.гв. 1-я артиллерийская бригада

Общество правильной охоты Черноморской губернии

Астраханский драгунский полк

В память Войны 1812 г.

Очаковский крест

Крест "За взятие Базарджика"

Лейб-гвардии Измайловский полк

За защиту Севастополя

Лифляндский пехотный полк

За взятие Варшавы 1831 г.

Троицкий пехотный полк

Юрьевский пехотный полк

Лейб-гвардии 4-й стрелковый Императорской фамилии полк

200-летний юбилей лейб-гвардии Кексгольмского полка

Нижегородский 17-й драгунский полк

Астраханский 12-й гренадерский полк

Эмблемы на погоны, кокарды, пуговицы

За путешествие кругом света

Виленский 52-й пехотный полк

Крепость Варшава

Кронштадтский крепостной артиллерийский полк